«Нас выбрала русская революция! Краткая биография. Милюков Павел милюков краткая биография

И творчество которого составляют предмет настоящего обзора, был виднейшим и крупнейшим представителем российского либерализма на рубеже 19-20-го веков. Его карьера и исторические труды показательны в том смысле, что раскрывают особенности развития эпохи данного времени, когда наша страна пережила тяжелейшие внутриполитические и внешнеполитические потрясения, которые изменили ход ее развития на все последующее столетие.

Некоторые факты биографии

Павел Милюков родился в 1859 году в Москве. Он происходил из дворянской семьи, получил хорошее образование в Московской гимназии. Потом он поступил на историко-филологический факультет в Московском университете, где увлекся историей. Его учителями были Виноградов и Ключевский. Последний во многом определил интересы будущего ученого, хотя впоследствии они разошлись во взглядах на историю России. Также в это время на него большое влияние оказал другой видный историк рассматриваемого времени - Соловьев. В то же время Павел Милюков увлекся освободительными идеями, за что впоследствии у него были неприятности с полицией.

Исторические взгляды

Большое влияние на него оказали исторические концепции его учителей. Однако уже при выборе будущий историк сильно разошелся во взглядах со своим преподавателем Ключевским. Павел Милюков разработал собственную концепцию истории России. По его мнению, ее развитие определялось действием сразу нескольких факторов. Он отрицал принцип выделения какого-либо одного начала в определении тенденции развития исторического процесса.

Ученый большое значение придавал темам заимствований и национальной самобытности народов. Он полагал, что нормальное развитие возможно в контексте культурного диалога стран и народов. Павел Милюков считал, что особенностью истории России было то, что она стремилась достичь западноевропейского уровня развития. Исследователь утверждал, что большую роль в становлении общества сыграло государство. Он полагал, что оно во многом определило формирование общественного строя и социальных институтов.

О колонизации

Данная тема занимала важное место в исторических концепциях Соловьева и Ключевского. Они придавали принципиальное значение географическим условиям проживания народа, влиянию климата, водных путей на развитие торговли и хозяйства. Павел Милюков принял идею Соловьева о борьбе леса и степи в истории России. Вместе с тем он, опираясь на новейшие археологические изыскания, во многом скорректировал разработки своего учителя. Ученый принимал участие в археологических раскопках, выезжал в экспедиции, кроме того, состоял членом географического естественнонаучного общества, так что полученные знания помогли по-новому осветить эту интересную тему в науке.

Магистерская диссертация

Милюков Павел Николаевич для своей работы выбрал тему петровских преобразований. Однако его учитель советовал ему изучать грамоты северорусских монастырей. Ученый отказался, что и стало причиной их размолвки во время защиты работы, которая называлась «Государственное хозяйство в России первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». В ней он доказывал мысль, что первый император проводил свою преобразовательную деятельность спонтанно, без заранее продуманного плана. По утверждению исследователя, все его реформы были продиктованы потребностями войны. Кроме того, Милюков Павел Николаевич считал, что его преобразования в государственной сфере определялись необходимостью проведения податной и финансовой реформ. За эту работу члены ученого совета хотели сразу присвоить кандидату степень доктора, однако этому решению воспротивился Ключевский, что и привело к разрыву их дружеских отношений.

Путешествия

Большое значение в становлении Милюкова как историка сыграло участие его в археологических экспедициях. Он выезжал в Болгарию, где преподавал историю, а также занимался раскопками. Кроме того, он читал лекции в Чикаго, Бостоне, некоторых европейских городах. Также он преподавал и в московских образовательных учреждениях, однако за участие в либеральных кружках лишился должности. В 1904-1905 годах он активно участвует в общественном движении: так, он принимает участие в Парижской конференции, представляет организации «Союз освобождения», «Союз союзов» в европейских странах. Такая активная общественно-политическая позиция определила тот факт, что он возглавил партию, когда в России была создана Государственная Дума.

Политическая карьера в 1905-1917 годах

Милюков Павел Николаевич, лидер стал одним из самых известных политических деятелей эпохи. Он придерживался умеренно-либеральных взглядов и считал, что Россия должна быть конституционной монархией. В эти годы его имя считалось одним из самых известных и одновременно громких в общественно-политической жизни.

Последнее обстоятельство объясняется тем, что он делал громкие объявления и обвинения. Сам он и его приверженцы позиционировали себя как оппозицию царскому правительству. Во время Первой мировой войны выступал за сохранение обязательств перед союзниками, то есть за ведение боевых действий до победного конца. Впоследствии он обвинил руководство страны в сговоре с немцами, что во многом способствовало резкой активизации оппозиционных настроений в обществе.

После Февральской революции он стал министром иностранных дел во Будучи на этом посту, он продолжал делать громкие выступления о необходимости ведения войны до победы. Он был сторонником перехода черноморских проливов Босфор и Дарданеллы к России. Однако эти заявления не принесли ему популярности в то время: напротив, его заявление привело к росту оппозиции в обществе, которое устало от войны, чем и воспользовались большевики, спровоцировав выступления против правительства.

Это привело к тому, что лидер кадетской партии ушел в отставку, однако принял более скромный пост министра образования. Он поддерживал Корниловское движение, был избран в Учредительное собрание, которое так и не начало работу. После вышеописанных событий он эмигрировал в Европу, где продолжил свою активную общественно-политическую деятельность, а также занялся изданием и переизданием своих работ.

Жизнь в эмиграции

Видное место среди российской эмиграции занимал Милюков Павел Николаевич. «История второй русской революции», одно из его произведений, написанных в годы эмиграции, является доказательством того, что он даже за рубежом очень живо и остро воспринимал происходящие в нашей стране перемены. Поначалу он был сторонником вооруженного противостояния большевикам, однако впоследствии изменил свою точку зрения и стал утверждать, что необходимо подтачивать новый строй изнутри. За это многие из его приверженцев от него отступили. В эмиграции ученый редактировал главную газету российской интеллигенции - «Последние новости». Несмотря на свои оппозиционные взгляды, историк, тем не менее, поддерживал внешнюю политику Сталина, в частности одобрял войну с Финляндией. В годы Второй мировой войны он поддерживал патриотические настроения и поддерживал действия Красной Армии.

Некоторые произведения

Милюков Павел Николаевич, книги которого стали заметным явлением в отечественной историографии, в эмиграции занялся переизданием одного из главных трудов своей жизни, посвященного истории России. Несколько томов «Очерков по истории русской культуры» стали заметным явлением в исторической науке. В них автор рассмотрел исторический процесс как совокупность действия нескольких общественных явлений: школы, религии, политического устройства. В них он придавал большое значение заимствованиям страны норм Западной Европы.

Среди изданий политика можно назвать также очерк "Живой Пушкин", сборники статей "Из истории русской интеллигенции" и "Год борьбы", книгу "Вооруженный мир и ограничение вооружений" и другие.

Милюков Павел Николаевич, «Воспоминания» которого подвели итог его жизни, умер в 1943 году. Эта работа осталась незаконченной, тем не менее она важна для понимания становления личности историка. Он писал ее по памяти, не имея под рукой никаких архивных материалов, поскольку его библиотека в Париже была опечатана. Однако, полагаясь на свою память, он достаточно точно передал путь своего становления как ученого и общественно-политического деятеля.

Значение

Милюков оставил после себя заметный след как в науке, так и в общественной жизни. Его труды являются важной составляющей отечественной историографии. Теория ученого об общественно-историческом процессе является оригинальной, и хотя он во многом следовал идеям государственной школы и своего учителя, тем не менее отошел от их взглядов по очень многим пунктам. Здесь же следует отметить, что его общественно-политическая деятельность сказалась на его исторических трудах. Его стиль и язык нельзя назвать исключительно научными: в них периодически проскальзывает публицистическая лексика. Политическая деятельность Милюкова была довольно громкой, и поэтому можно сказать, что он оставил и в общественно-политической мысли заметный след.

27 января 1859 (Москва, Российская империя) - 31 марта 1943 (Экс-ле-Бен, Французское государство)



П.Н. Милюков

Милюков Павел Николаевич более известен в современной России как политический деятель либеральной оппозиции, талантливый публицист, лидер Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы, партии кадетов), министр иностранных дел Временного правительства, активный участник Гражданской войны. Но совершенно невозможно оспаривать и тот факт, что этот человек оставил значительный след в истории не только как её действующее лицо. Историк, исследователь, преподаватель Московского университета, он внёс немалый вклад в развитие русской исторической науки конца XIX-начала XX вв., став одним из ярчайших представителей отечественной историографии того времени. Именно П.Н.Милюкову русское общество фактически обязано научным обоснованием правомерности и необходимости государственных реформ в России, проводимых «сверху», но при согласовании с «общественным мнением». На эту «удочку» попалась вся либерально-демократическая и буржуазная интеллигенция, с восторгом принявшая завоевания февраля 1917 года. Но большевики, подобно Петру I, осуществили коренную реформу государственного строя России, без всякой оглядки на «общественное мнение» в лице всё той же буржуазной интеллигенции. В конечном итоге, они искусственно увели страну с её исторического пути, не оставив в ней ни «общества», ни его «мнения», ни самого П.Н.Милюкова.

Семья и ранние годы

Павел Николаевич Милюков родился 15 (27) января 1859 года в Москве. Считалось, что его дед - Павел Алексеевич Милюков - происходил из тверских дворян. В эпоху царя Алексея Михайловича кому-то из его предков даровали жалованную грамоту, впрочем, документального подтверждения его дворянского происхождения не было. Отправившись в Сибирь на поиски золота, дед потерпел неудачу и совершенно разорился. Отец будущего политика - Николай Павлович Милюков - выпускник Академии художеств, архитектор по специальности. Он много преподавал, служил инспектором двух художественных училищ в Москве, работал оценщиком в банке, некоторое время занимал должность городского архитектора. Атмосфера в семье была далека от благополучия из-за сложных отношений родителей. Мать гордилась принадлежностью к дворянскому роду Султановых, неизменно подчеркивая, что её брак с Н. П. Милюковым (это было ее второе замужество) - мезальянс. В семье постоянно вспыхивали ссоры, детьми никто всерьез не занимался. П.Н. Милюков позднее вспоминал: «Отец, занятый своими делами, вообще не обращал внимания на детей и не занимался нашим воспитанием. Руководила нами мать…»

Павел был старшим из двух родившихся в браке детей. С ранних лет у него возник устойчивый интерес к поэзии и музыке. Он рано начал писать стихи: вначале это были подражания Никитину, Пушкину, позднее - свои оригинальные произведения. Любовь к музыке П. Н. Милюков пронес через всю жизнь: у него был абсолютный музыкальный слух, он прекрасно играл на скрипке.

Образование будущий историк получил в 1-й Московской гимназии, расположенной на Сивцевом Вражке. По окончании гимназии, летом 1877 года, вместе с П.Д. Долгоруковым П.Н. Милюков добровольцем участвовал в Русско-турецкой войне 1877 - 1878 годов в качестве казначея войскового хозяйства, а затем уполномоченного московского санитарного отряда в Закавказье.

В 1877 году он стал студентом историко-филологического факультета Московского университета. Сначала молодого человека привлекло такое новое направление науки, как лингвистика и сравнительное языкознание. «История, - вспоминал П. Н. Милюков, - меня заинтересовала не сразу», т.к. первые преподаватели по всеобщей и русской истории - В. И. Герье и Попов не стимулировали интереса к предмету и не оставили хороших впечатлений. Все изменилось, когда в университете появились В. О. Ключевский и П. Г. Виноградов, настоящие, по словам П. Н. Милюкова, светила учёности и таланта. П. Г. Виноградов импонировал студентам серьёзной работой над историческими источниками. «Только у Виноградова мы поняли, что значит настоящая научная работа и до некоторой степени ей научились», - писал П. Н. Милюков. «В. О. Ключевский, - по словам П. Н. Милюкова, - подавлял студентов своим талантом и научной проницательностью: проницательность его была изумительна, но источник её был не всем доступен.»

В 1879 году, после смерти отца, семья Милюковых оказалась на грани разорения. Чтобы обеспечить достойное существование матери (младший брат Алексей к тому времени с семьёй не жил), студент вынужден был давать частные уроки.

Кроме того, период учёбы П. Н. Милюкова в университете отмечен особенно сильным всплеском студенческого движения. 1 апреля 1881 года Милюков был арестован за присутствие на студенческой сходке. Итогом стало исключение из университета, правда, с правом поступления через год.

Перерыв в учёбе был использован П. Н. Милюковым для изучения греко-римской культуры в Италии. После окончания университета П. Н. Милюков был оставлен на кафедре В. О. Ключевского. Параллельно он преподавал в 4-ой женской гимназии (с 1883 по 1894 годы), давал уроки в частной женской школе и в Земледельческом училище. Успешно сдав магистерские экзамены и прочитав две пробные лекции, П. Н. Милюков стал в 1886 году приват-доцентом Московского университета, что значительно изменило его социальное положение и круг знакомств. Он стал членом многих московских исторических обществ: Московского археологического общества, Общества естествознания, географии и археологии. В университете историк читал спецкурсы по историографии, исторической географии и истории колонизации России.

Магистерская диссертация П.Н.Милюкова

Шесть лет (с 1886 по 1892 годы) П. Н. Милюков готовил свою магистерскую диссертацию «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого».

К моменту защиты диссертация была издана в виде монографии, а у молодого учёного уже было громкое имя в научном мире. Милюков активно публиковал свои статьи в известных исторических и литературных журналах «Русская мысль», «Русская Старина», «Исторический вестник», «Историческое обозрение», «Русский архив» и др., участвовал в английском журнале «Атенеум», где помещал ежегодные обзоры русской литературы. В 1885 году его избрали членом-корреспондентом, а в 1890 году - действительным членом Императорского Московского археологического общества.

Оппонентами на защите выступали В.О. Ключевский и В.Е.Якушкин, который заменил отказавшегося по болезни И.И. Янжула.

Диссертация принесла П.Н.Милюкову поистине всероссийскую известность. Оригинальность этой работы заключалась в том, что исследователь, признавая вслед за С.М. Соловьёвым и в определённой степени В.О. Ключевским «органичность» преобразований начала XVIII века с предыдущим развитием России, отмечал их искусственность, а саму необходимость преобразований Петра I считал сомнительной. «Своевременными» они были лишь в смысле внешней обусловленности: благоприятная внешнеполитическая обстановка побуждала Россию к войне, следствием которой стали реформы. Внутренняя обусловленность петровских реформ, по Милюкову, отсутствовала вовсе:

Милюков первым в истории отечественной историографии высказал мысль о том, что реформы Петра I были процессом спонтанным и совершенно неподготовленным. Они дали куда меньший результат, чем могли бы, потому что шли вразрез с мнением и пожеланиями общества. Более того, по Милюкову, Пётр I не только не осознавал себя реформатором, но фактически таковым не являлся. Личную роль царя Милюков считал наименее важным фактором проведения преобразований:

Вывод об ограниченности влияния Петра I на выработку и сам ход реформы явился одним из основополагающих тезисов диссертации Милюкова. Несмотря на уже имевшиеся в научной литературе критические замечания о роли царя-реформатора (в частности, в работах Н.К. Михайловского и А. С. Лаппо-Данилевского), именно у Милюкова этот вывод был сформулирован в наиболее категоричной форме и с его именем вошёл в последующую литературу.

Высокие научные достоинства работы, масштабность и полнота изученного материала, аргументированные и строго доказанные выводы, новизна исследования вызвали массу положительных реакций на диссертацию среди научной общественности и профессуры Московского университета. Было даже внесено предложение о присвоении П.Н. Милюкову сразу докторской степени. Скорее всего, учёный именно на это и рассчитывал, представив в качестве диссертационного исследования крайне спорную, но оригинальную работу. Однако категорически против выступил его учитель В.О. Ключевский, который и склонил на свою сторону Учёный совет.

В своих воспоминаниях Милюков отмечал, что на все настояния других профессоров о том, что работа выдающаяся, Ключевский неумолимо твердил: «Пусть напишет другую, наука от этого только выиграет».

Большинство исследователей объясняют позицию Ключевского личной обидой на амбициозного Милюкова. Тот отверг ранее предложенную ему учителем тему магистерской диссертации и, взяв в качестве объекта исследования реформы Петра I, демонстративно устранился от его научного руководства. Ключевский так и не смог смириться с быстрым успехом самовольного ученика, что навсегда испортило их отношения.

Работа о Петре I принесла Милюкову громкую славу и авторитет. Практически все научные и общественно-политические журналы поместили на своих страницах отклики на его книгу. За своё исследование П.Н. Милюков был удостоен премии имени С.М. Соловьёва.

Однако, обида и «чувство оскорбления», которое, по его словам, осталось у него от защиты, задели самолюбие молодого учёного. Милюков дал себе слово, которое впоследствии сдержал: никогда не писать и не защищать докторскую диссертацию. В связи с этим он отказался от предложения С.Ф. Платонова выдвинуть на соискание докторской степени другую свою работу – «Спорные вопросы финансовой истории Московского государства» и защитить её в Санкт-Петербургском университете. Эта работа была рецензией, которую Милюков, по ходатайству того же С.Ф. Платонова, написал на книгу А.С Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве со времени смуты до эпохи преобразований»(СПб, 1890).

В конце 1880-х годов произошли перемены в личной жизни П.Н. Милюкова: он женился на Анне Сергеевной Смирновой, дочери ректора Троице-Сергиевой академии С.К. Смирнова, с которой познакомился в доме В.О. Ключевского. Подобно своему мужу, всю жизнь увлекавшемуся игрой на скрипке, Анна Сергеевна любила музыку: по отзывам окружающих, она была талантливой пианисткой. Покинув вопреки воле родителей семью, Анна проживала в частном пансионе (основным источником её существования были уроки фортепиано) и посещала женские курсы всеобщей истории профессора В. И. Герье, на которых преподавал В.О. Ключевский. Анна стала верной спутницей Милюкова, была активисткой движения за эмансипацию женщин, принимала деятельное участие в жизни кадетской партии. Вместе они оставались ровно полстолетия - вплоть до её кончины в 1935 году в Париже. В семье Милюковых родилось трое детей: в 1889 году - сын Николай, в 1895 году - сын Сергей, младшим ребёнком была единственная дочь Наталья.

«Политическая неблагонадёжность» и ссылка П.Н.Милюкова

Признание в учёном мире, премии и широкая известность, обрушившаяся на Милюкова после выхода его работ, несомненно, были наградой за его напряжённый труд, но они лишь тешили честолюбие историка. Его дальнейшая карьера в стенах Московского университета представлялась весьма проблематичной. По университетскому уставу 1884 года штатными сотрудниками университета с соответствующим окладом могли быть только профессора, а получить это звание без докторской степени было нельзя. Оставалась возможность добиваться включения в штат в качестве доцента, но такой вариант наткнулся на сопротивление В.О. Ключевского, занимавшего в то время место проректора университета. Университетская карьера, с сожалением отмечал Милюков, «была для меня закрыта раньше, чем закрыло её правительство».

В связи с этим нельзя не согласиться с мнением некоторых последующих исследователей, считавших, что явлением политика Милюкова, едва не приведшего страну на грань национальной и политической катастрофы, Россия обязана, как ни странно, великому историку В.О.Ключевскому. В частности, Н.Г. Думова в своей книге «Либерал в России: трагедия несовместимости» рассматривает 1892-1893 годы как поворотный пункт в биографии П.Н. Милюкова. Конфликт с Ключевским привёл к тому, что историка фактически начинают вытеснять из университета: его не включают в состав штатных преподавателей; проректор своей властью не даёт читать основной курс лекций на факультете; успешная защита докторской диссертации в таких условиях тоже становится невозможной.

Шаткое общественное и финансовое положение заставляет П.Н. Милюкова искать новые области, где он смог бы полнее реализовать свой потенциал. Хотя в этот период Милюков продолжает активно заниматься историческими исследованиями, принимает участие в деятельности научных обществ, публикуется в журналах, к этим его занятиям всё больше и больше примешивается общественная, а затем и политическая деятельность.

Для развития самообразования учителей в провинции Московское археологическое общество организовало лекционное бюро. Входившие в него профессора должны были ездить по стране и читать общеобразовательные лекции. В качестве такого лектора П.Н. Милюков выступил в Нижнем Новгороде, где прочитал ряд лекций о русском освободительном движении XVIII-XIX вв. В них он проследил развитие русского освободительного движения, начиная с момента его зарождения в эпоху Екатерины II и заканчивая современным ему положением дел. Либеральная направленность лекций, в которых он, по его собственным словам, «не мог не отразить... так или иначе этого общего приподнятого настроения», связанного с ожиданиями общества от воцарения Николая II, вызвала громадный интерес собравшейся публики.

На примерах эпохи Екатерины II Милюков пытался донести до слушателей необходимость развития диалога между обществом и властью, воспитания гражданственности и создания общественных институтов в России.

Прочитанные лекции вызвали недовольство властей, которые увидели в них крамолу и вредное влияние на молодёжь. Министерство внутренних дел возбудило против Милюкова следствие. Распоряжением департамента полиции от 18 февраля 1895 года он был отстранён от любой педагогической деятельности вследствие «крайней политической неблагонадёжности». По министерству народного просвещения был издан приказ об увольнении историка из Московского университета с запрещением где бы то ни было преподавать. До окончания следствия П.Н. Милюков был выслан из Москвы. Местом ссылки он выбрал Рязань - самый близкий к Москве губернский город, в котором не было университета (таково было условие властей).

В Рязани Милюков участвовал в археологических раскопках, писал статьи и фельетоны в «Русских ведомостях», активно сотрудничал в энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, работал над созданием своего основного фундаментального труда «Очерки по истории русской культуры».

Первое издание «Очерков» вышло в 1896-1903 годах в трёх выпусках и четырёх книгах. В России до 1917 года вышло в свет 7 изданий «Очерков». Находясь уже в эмиграции, Милюков издал новое, переработанное издание книги. В нём была учтена опубликованная литература по различным областям знаний и те изменения, которые автор счёл нужным внести в свою концепцию исторического развития России. Новое издание вышло в Париже в 1930-1937 годы, и было юбилейным, посвящённым 40-летию со дня выхода первого издания.

В начале 1897 года Милюкову пришло приглашение из Софийского Высшего училища в Болгарии с предложением после смерти М. П. Драгоманова возглавить кафедру всеобщей истории. Власти разрешили поездку. В Болгарии ученый пробыл два года, читал курсы по всеобщей истории, по древностям археологии и по истории философско-исторических систем, изучал болгарский и турецкий языки (всего Милюков знал 18 иностранных языков). Сознательное игнорирование торжественного приёма в российском посольстве в Софии по случаю именин Николая II вызвало раздражение в Петербурге. От болгарского правительства потребовали уволить Милюкова. «Безработный» учёный переехал в Турцию, где принял участие в экспедиции Константинопольского археологического института, в раскопках в Македонии.

В ноябре 1898 года, по окончанию двухлетнего срока надзора, Милюкову было разрешено проживать в Санкт-Петербурге.

В 1901 году за участие в собрании в Горном институте, посвященному памяти П. Лаврова, П. Н. Милюков был вновь арестован и посажен в тюрьму «Кресты». После полугодового нахождения в ней, он поселился на станции Удельной под Петербургом.

В этот период Милюков сблизился с либеральной земской средой. Стал одним из основателей журнала «Освобождение» и политической организации российских либералов «Союз освобождения». В 1902-1904 годах неоднократно выезжал в Англию, затем в США, где читал лекции в Чикагском и Гарвардском университетах, в Бостонском институте имени Лоуэлла. Прочитанный курс был оформлен в книгу «Россия и её кризис» (1905 год).

Собственно, на этом биография П.Н. Милюкова как историка и учёного может быть закончена. Революционные события 1905-1907 годов окончательно сделали «отлучённого» от преподавания приват-доцента оппозиционным политиком и публицистом, который всерьёз полагал, что общество можно «подготовить» к конституционным преобразованиям.

П.Н. Милюков - политик

С лета 1905 года бывший историк становится одним из создателей и неоспоримым лидером партии конституционных демократов. Он же является издателем и редактором органов кадетской печати, бессменным руководителем кадетской фракции во всех 4-х Думах.

Милюков, как известно, не смог избраться ни в Первую Государственную думу, ни во Вторую. Сказалось противодействие со стороны властей, хотя формальным предлогом для отстранения от участия в выборах стало несоответствие требованиям квартирного ценза. Тем не менее, Павел Николаевич выступал в качестве фактического руководителя думской фракции кадетов. Говорили, что Милюков, ежедневно посещавший Таврический дворец, «дирижирует Думой из буфета»!

Заветная мечта Милюкова о парламентской деятельности осуществилась осенью 1907 года - он был избран в III Думу. Лидер партии кадетов, возглавив её парламентскую фракцию, стал ещё более влиятельной и заметной фигурой. Шутили, что Милюков - идеальный парламентарий, он создан как по заказу специально для Британского парламента и Британской энциклопедии. В III Думе кадетская фракция оказалась в меньшинстве, но её лидер П.Н. Милюков стал наиболее активным оратором и главным экспертом по внешнеполитическим вопросам. Этими вопросами он занимался и в IV Думе, а также выступал по различным проблемам от имени фракции.

На проходившем 23 - 25 марта 1914 года съезде Конституционно-демократической партии П.Н. Милюковым была предложена тактика «изоляции правительства», получившая поддержку большинства делегатов. Это означало узаконение открытой конфронтации кадетов с властью, что получило отражение в резких по форме выступлениях представителей партии в Думе и в периодической печати.

Первая мировая война сначала внесла коррективы в тактику кадетов. П.Н. Милюков стал сторонником идеи о прекращении внутриполитической борьбы до победы, ради которой оппозиционные силы должны поддержать правительство. Он рассматривал войну как возможность усилить внешнеполитическое влияние государства, связанное с укреплением позиций на Балканах и включением в состав Российской империи проливов Босфор и Дарданеллы, за что получил красноречивое прозвище «Милюков-Дарданелльский».

Но «священное единение» с правительством продолжалось недолго: экономический кризис в стране, поражения армии и внутриполитическая нестабильность привели к тому, что в Думе начала формироваться сильная оппозиция правительству, в августе 1915 года объединившаяся в Прогрессивный блок. П.Н. Милюков был организатором и одним из лидеров блока, считавшим, что Россия сможет победить в войне только при замене существующего правительства министерством, пользующимся доверием страны.

В конце 1915 года П.Н. Милюков пережил глубокую личную трагедию: во время отступления от Бреста был убит его второй сын Сергей, ушедший на войну добровольцем.

1916 год – пик деятельности Прогрессивного блока. В этом году во главе русского правительства оказался Б.В. Штюрмер, сосредоточивший в своих руках три ключевые должности Кабинета министров, ставленник императрицы Александры Фёдоровны и Г.Е. Распутина. Закономерно, что отставка Б.В. Штюрмера стала одной из главных задач блока. Важным шагом к ее осуществлению стала знаменитая думская речь П.Н. Милюкова от 1 ноября 1916 года, получившая в историографии условное название «Глупость или измена?» на основе повторявшегося в ней рефрена. Построив свою речь на неизвестных в России сведениях, собранных им во время поездки за границу летом - осенью 1916 года, П.Н. Милюков использовал их как доказательства недееспособности и злонамеренности Б.В. Штюрмера, упомянув в связи с этим даже имя императрицы Александры Фёдоровны. Речь, обличающая царицу, стала очень популярной в стране, из-за чего в среде эмигрантов, уже в 1920-е годы, она часто воспринималась как «штурмовой сигнал» к революции.

О политической одержимости Милюкова свидетельствуют и малоизвестные слова, произнесённые им на завтраке у британского посла Джорджа Бьюкенена незадолго до Февральской революции. Бьюкенен поинтересовался, почему парламентская оппозиция в разгар тяжёлой войны так агрессивна по отношению к своему правительству? Россия, с точки зрения дипломата, за десять лет приобрела законодательную Думу, свободу политических партий и печати. Не стоило ли оппозиции умерить критику и подождать реализации своих пожеланий ещё «какие-нибудь десять лет»? Милюков с пафосом воскликнул: «Сэр, русские либералы не могут ждать десять лет!» Бьюкенен в ответ усмехнулся: «Моя страна ждала сотни лет…»

После Февральской революции П.Н. Милюков принимал участие в формировании Временного правительства, в состав которого вошёл как министр иностранных дел. После отречения Николая II пытался добиться сохранения в России монархии до созыва Учредительного собрания.

На министерском посту начался закат политической карьеры П.Н. Милюкова: война была непопулярна в народе, а он 18 апреля 1917 года отправил союзникам ноту, в которой изложил свою внешнеполитическую доктрину: война до победного конца. В этом проявился главный недостаток П.Н. Милюкова-политика, стоивший ему карьеры: будучи убеждён в правоте своих взглядов и твёрдо уверен в необходимости осуществления программных установок своей партии, он невозмутимо шёл к поставленным целям, не обращая внимания на внешние влияния, на реальную обстановку в стране, на умонастроения населения. Проявление недовольства и демонстрации в столице после ноты П.Н. Милюкова вызвали отставку министра 2 мая 1917 года.

Летом - осенью 1917 года П.Н. Милюков участвовал в политической жизни России как председатель ЦК Конституционно-демократической партии, член постоянного бюро Государственного совещания и Предпарламента. В августе 1917 года он поддержал предложения генерала Л.Г. Корнилова, тогда же активно выступал с призывами к русской общественности о необходимости борьбы с большевизмом.

Большевистский переворот П.Н. Милюков не принял и стал использовать все свое влияние для борьбы с советским режимом. Он выступал за вооруженную борьбу, для которой стремился создать единый фронт. В ноябре 1917 года Милюков участвовал в совещании представителей Антанты о борьбе с большевизмом. Отправившись в Новочеркасск, он присоединился к добровольческой военной организации генерала М.В. Алексеева. В январе 1918 года входил в состав «Донского гражданского совета». Когда Алексеев в феврале 1918 года попросил Милюкова ознакомиться с проектом так называемой «Политической программы генерала Корнилова», Милюков выразил несогласие с тем, что проект создан без консультаций с политическими партиями. Отклонил он и попытку Корнилова единолично создать правительство. Милюков считал, что публикация программы лишит добровольческое движение поддержки широких слоёв населения. В конечном итоге, лидеры Добровольческой армии, всё ещё неравнодушные к замечаниям либеральных политиков, так и не приняли никакой программы. Вместе с мальчишками-юнкерами и вчерашними студентами они ушли погибать в кубанские степи. А П.Н. Милюков, как и подобает «гиганту мысли и отцу русской демократии», перебрался с негостеприимного Дона в Киев, где от имени конференции кадетской партии начал переговоры с германским командованием о необходимости финансирования антибольшевистского движения. Убеждённый сторонник Антанты в этот момент видел в германских оккупантах единственную реальную силу, способную противостоять большевикам. Кадетский ЦК осудил его политику, и Милюков сложил с себя обязанности председателя ЦК. В конце октября признал свою политику по отношению к немецкой армии ошибочной. Приветствовал военную интервенцию государств Антанты.

В это же время П.Н. Милюков возобновил свою деятельность в качестве историка: в 1918 году в Киеве готовилась к печати «История второй русской революции», изданная в 1921-23 годах в Софии.

Эмигрант

В ноябре 1918 года П.Н. Милюков выехал в Западную Европу, чтобы добиться от союзников поддержки антибольшевистских сил. Некоторое время жил в Англии, где редактировал еженедельник «The New Russia», выпускавшийся на английском языке русским эмигрантским Освободительным комитетом. Выступал в печати и публицистике от имени Белого движения. В 1920 году опубликовал в Лондоне книгу «Большевизм: международная опасность». Однако поражения белых армий на фронте и безразличная политика союзников, не сумевшая обеспечить Белому движению достаточной материальной поддержки, изменили его взгляды на способы избавления России от большевизма. После эвакуации войск генерала П.Н. Врангеля из Крыма в ноябре 1920 года Милюков заявил, что «Россия не может быть освобождена вопреки воле народа».

В эти же годы он получил из Советской России трагическое известие о смерти от дизентерии дочери Натальи.

В 1920 году П.Н. Милюков переехал в Париж, где возглавил Союз русских писателей и журналистов в Париже и совет профессоров во Франко-русском институте.

Подводя итоги антибольшевистской борьбы в 1917 – 1920 годов, он разработал «новую тактику», с тезисами которой выступил в мае 1920 года на заседании Парижского комитета кадетов. «Новая тактика» в отношении Советской России, направленная на внутреннее преодоление большевизма, отвергала как продолжение вооруженной борьбы внутри России, так и иностранную интервенцию. Вместо этого предусматривалось признание республиканского и федеративного порядка в России, уничтожения помещичьего землевладения, развития местного самоуправления. П.Н. Милюков считал необходимым совместно с социалистами выработать широкий план в земельном и национальном вопросах, в сфере государственного строительства. Ожидалось, что эта платформа получит поддержку демократических сил внутри России и вдохновит их на борьбу против большевистской власти.

Перемена мировоззрения поставила П.Н. Милюкова в оппозицию к большей части русской эмиграции и сделала врагами многих кадетов, бывших его единомышленниками в России. В июне 1921 года он вышел из партии и вместе с М.М. Винавером, образовав Парижскую демократическую группу Партии народной свободы (в 1924 году была преобразована в «Республиканско-демократическое объединение»).

Монархистами, справедливо обвинявшими П.Н. Милюкова в развязывании революции в России и во всех её последствиях, было предпринято несколько попыток покушения на него. В Париже, городе с относительно либерально настроенной эмигрантской колонией, бывшему политику приходилось жить на «полуконспиративной» квартире и скрываться, опасаясь нападений. 28 марта 1922 года в здании Берлинской филармонии в П.Н. Милюкова стреляли, но В.Д. Набоков, известный кадет, отец писателя В.Набокова, закрыл собой бывшего лидера партии, в результате чего сам был убит.

В эмиграции П.Н. Милюков много писал и издавался: вышли его публицистические труды «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», были начаты «Воспоминания», так и оставшиеся незавершёнными. Милюков писал статьи о России для Британской энциклопедии, сотрудничал в других изданиях, выступал с лекциями об истории России во многих странах, в том числе и в Соединенных Штатах Америки, куда он ездил по приглашению американской ассоциации Lowell Institute.

С 27 апреля 1921 года по 11 июня 1940 года П.Н. Милюков редактировал выходившую в Париже газету «Последние новости». В ней много места уделялось новостям из Советской России. Начиная с 1921 года, П.Н. Милюков тешил себя тем, что находил в России «признаки возрождения и демократизации», которые, по его мнению, шли вопреки политике советского правительства. В 1930-е годы он стал положительно оценивать внешнюю политику Сталина за её имперский характер, одобрял войну с Финляндией, рассуждая: «Мне жаль финнов, но я за Выборгскую губернию».

В течение 20 лет возглавляемые Милюковым «Последние новости» играли руководящую роль в жизни эмиграции, объединяли вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы русского зарубежья. Достаточно назвать имена тех, чьи произведения регулярно появлялись на страницах газеты: И. А. Бунин, М. И. Цветаева, В. В. Набоков (Сирин), М. А. Алданов, Саша Черный, В. Ф. Ходасевич, К. Д. Бальмонт, А. М. Ремизов, Н. А. Тэффи, Б. К. Зайцев, H. H. Берберова, Дон Аминадо, А. Н. Бенуа и многие, многие другие. Либеральные «Последние новости» вели ожесточённую полемику с ультраправой эмигрантской газетой «Возрождение», возглавлявшейся бывшим соратником Милюкова по «Союзу освобождения» и кадетской партии – П. Б. Струве.

Прежние единомышленники, и раньше вступавшие в ожесточенные споры между собой, стали в эмиграции непримиримыми врагами. Споры между двумя газетами шли по всем политическим вопросам, и прежде всего, по самому болезненному - кто виноват в том, что произошло с Россией? Их нескончаемые пререкания на эту тему стали привычным явлением эмигрантской жизни. В занимавшем нейтральную позицию журнале «Иллюстрированная Россия» была помещена такая сатирическая картинка: две собаки грызутся, вырывая друг у друга обглоданную кость. Эмигрант, глядя на них, спохватывается: - Ах, забыл купить «Новости» и «Возрождение»!

В условиях Второй мировой войны П.Н. Милюков безоговорочно был на стороне СССР, рассматривая Германию как агрессора. Он искренне радовался Сталинградской победе, оценивая её как перелом в пользу СССР.

П.Н. Милюков умер в Экс-ле-Бен 31 марта 1943 года в возрасте 84 лет, был похоронен на временном участке местного кладбища. Вскоре после окончания войны единственный из оставшихся в живых детей П.Н. Милюкова, старший сын Николай, перевёз гроб отца в Париж, в семейный склеп на кладбище Батильон, где ранее была похоронена А.С. Милюкова.

Оценки личности П.Н.Милюкова

Надо сказать, что отношение современников к Милюкову на протяжении всей его жизни оставалось сложным и противоречивым, а оценки его личности - зачастую полярно противоположными. В мемуарной литературе практически невозможно найти беспристрастные, не окрашенные личным отношением суждения об этом неординарном человеке. У него всегда было множество врагов и в то же время немало друзей. Иногда друзья становились врагами, но бывало - правда, редко - и наоборот.

Умение гибко лавировать между политическими крайностями, стремление к поискам взаимоприемлемых решений (те черты, за которые противники справа и слева обычно клеймили «трусливый либерализм») уживались в Милюкове с незаурядным личным мужеством, многократно проявленным им в решительные моменты жизни. Как свидетельствовал близко знавший Павла Николаевича (и достаточно критически относившийся к нему) князь В. А. Оболенский, у него совершенно отсутствовал «рефлекс страха».

В его характере сочетались самые противоречивые черты. Большое политическое честолюбие и полное равнодушие к оскорблениям противников (друзьям он говорил: «Меня оплёвывают изо дня в день, а я не обращаю никакого внимания»). Сдержанность, холодность, даже некоторая чопорность и истинный, непоказной демократизм в обращении с людьми любого ранга, любого положения. Железное упорство в отстаивании своих взглядов и резкие, головокружительные, совершенно непредсказуемые повороты в политической позиции. Приверженность демократическим идеалам, общечеловеческим ценностям и непоколебимая преданность идее укрепления и расширения Российской империи. Умный, проницательный политик - и в то же время, по укрепившемуся за ним прозвищу, «бог бестактности».

Милюков никогда не придавал значения бытовому комфорту, одевался чисто, но предельно просто: притчей во языцех был его поношенный костюм и целлулоидовый воротничок.

В Париже он жил в старом «заброшенном доме, где почти все его комнаты были сплошь заставлены полками с книгами», составлявшими огромную библиотеку, превышавшую десять тысяч томов, не считая многочисленных комплектов газет на разных языках.

О работоспособности Милюкова ходили легенды. За день Павел Николаевич успевал сделать огромное количество дел, всю жизнь ежедневно писал серьезные аналитические статьи, работал над книгами (составленный в 1930 году библиографический перечень его научных трудов составил 38 машинописных страниц). Вместе с тем он уделял много времени редакторской, думской и партийной деятельности. А по вечерам поспевал ещё на разного рода развлечения: был завсегдатаем балов, благотворительных вечеров, театральных премьер, вернисажей. До преклонного возраста оставался большим дамским угодником и пользовался успехом, как вспоминал один из близких к нему людей - Д. И. Мейснер.

В 1935 году, после смерти своей супруги А.С. Милюковой, П.Н. Милюков в 76 лет женился на Нине (Антонине) Васильевне Лавровой, с которой познакомился ещё в 1908 году и много лет поддерживал самые близкие отношения. Нина Васильевна была много моложе супруга. Повинуясь её вкусам, Милюков согласился переехать на новую квартиру на бульваре Монпарнас, где впервые в жизни по-другому, «по-буржуазному» оформил свой антураж. Впрочем, сам он, как и прежде, оставался вне всех внешних условностей. По воспоминаниям современников, престарелый историк чувствовал себя чужим в этой квартире, почти никогда не обедал в столовой, предпочитая перекусывать в кабинете, прямо за рабочим столом. Когда во время немецкой оккупации парижская квартира Милюковых была ограблена, более всего Павел Николаевич переживал из-за пропажи своей библиотеки и некоторых рукописей – самого дорогого, что осталось в его жизни.

Историческое наследие П.Н.Милюкова

Взгляды П. Н. Милюкова на историю России были сформулированы в ряде работ сугубо исторического характера: «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого»; «Главные течения русской исторической мысли» - крупнейшее отечественное историографическое исследование конца XIX века; «Очерки по истории русской культуры», «Юридическая школа в русской историографии (Соловьев, Кавелин, Чичерин, Сергеевич)». Его исторические взгляды также нашли отражение и в публицистике: «Год борьбы: Публицистическая хроника»; «Вторая Дума»; «История второй русской революции»; «Россия на переломе»; «Большевистский перелом русской революции»; «Республика или монархия» и др.

Несмотря на широкую известность и популярность, Милюков как историк до революции фактически не изучался. Важные критические оценки его взглядов были даны лишь Н. П. Павловым-Сильванским и Б. И. Сыромятниковым. Остальному научному сообществу претило увлечение его недавнего члена политикой, а потому П.Н.Милюкова всерьёз как историка уже не воспринимали.

В советское время научная концепция П.Н.Милюкова также рассматривалась сквозь призму его политических взглядов. Эта традиция оставалась почти неизменной в советской литературе с 1920-х по середину 1980-х годов. Согласно точке зрения А. Л. Шапиро и А. М. Сахарова, Милюков стоял на принципах позитивизма и принадлежал к школе неогосударственников. Они называют его самым тенденциозным историком начала ХХ века, умело подчинившим исторический материал аргументации политических позиций российской буржуазии.

Лишь в начале 1980-х годов авторы стали освобождаться от идеологических стандартов в отношении историка. Впервые появляется интерес к историографическому творчеству П. Н. Милюкова. В этот период И. Д. Ковальченко и А. Е. Шикло высказали точку зрения на методологические взгляды П. Н. Милюкова и определили их как типично неокантианские. Было признано, что, научившись кое-чему у исторического материализма, П. Н. Милюков остался на идеалистических позициях и попытался использовать свою теоретическую вооружённость для опровержения марксистской исторической концепции.

Наиболее подробное изучение исторической концепции П.Н.Милюкова началось в 1990-ые годы, когда одним из главных объектов изучения отечественных историков стало наследие Русского Зарубежья.

В связи со 140-летием со дня рождения Милюкова в Москве в мае 1999 года состоялась международная научная конференция, посвящённая памяти историка, результатом которой стал фундаментальный труд «П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат». (М., 2000). В нём подведены итоги изучения философских, исторических и социокультурных основ мировоззрения Милюкова, показан его вклад в отечественную историческую науку, в разработку доктрины и идеологии, программы и тактики либерализма нового типа.

С этого времени исследование исторического творчества Милюкова начинает приобретать объективность и всесторонность. И все же с горечью можно констатировать, что в среде отечественных историков главный труд П.Н.Милюкова «Очерки по истории русской культуры» и сегодня остаётся не осмысленным (перефразируя Г.В. Плеханова - остаётся любимой, непрочитанной книгой всё ещё что-то читающей русской публики).

«Очерки по истории русской культуры» и историческая концепция П.Н.Милюкова

Сегодня мы имеем все основания утверждать, что историческая концепция Милюкова развивалась на основе, во взаимодействии и в противоречии с различными теоретико-методологическими и научно-историческими теориями как отечественной, так и зарубежной науки. Источники воздействия на исторические построения Милюкова были разнообразны, а в его теоретико-методологических взглядах преломилась сложная историографическая ситуация конца XIX-начала XX века, когда столкнулись три основные методологические системы - позитивизм, неокантианство и марксизм.

Концепция истории России Милюкова складывалась постепенно. Начальный этап её формирования приходится на середину 1880- начало 90-х годов XIX века, когда историк пишет магистерскую диссертацию «Государственное хозяйство России в эпоху преобразований Петра I». В первых работах Милюкова просматриваются чисто позитивистские позиции; велико влияние государственной (юридической) историографической школы С.М.Соловьёва и взглядов В.О.Ключевского.

Дальнейшее развитие концепции Милюкова изложено в «Очерках по истории русской культуры» и ряде его историко-публицистических работ.

В первом выпуске «Очерков» Милюковым изложены «общие понятия» об истории, её задачах и методах научного познания, определены теоретические подходы автора к анализу исторического материала, содержатся очерки о населении, экономическом, государственном и социальном строе. Во втором и третьем выпусках рассматривается культура России - роль церкви, веры, школы, различных идеологических течений.

П. Н. Милюков указывал на существование различных направлений в понимании предмета истории. На смену истории, заполненной рассказами - повествованиями о героях и вождях событий (прагматической, политической), пришла история, главной задачей которой является изучение жизни народных масс, т.е. история внутренняя (бытовая или культурная). Таким образом, считал П. Н. Милюков, «история перестанет быть предметом простой любознательности, пестрым сборником "дней прошедших анекдотов" - и сделается "предметом, способным возбудить научный интерес и принести практическую пользу».

Милюков полагал необоснованным существующее в науке противопоставление «культурной» истории, истории материальной, социальной, духовной и т.д. «Культурная история» понимается им в самом широком смысле слова и включает в себя: «и экономическую, и социальную, и государственную, и умственную, и религиозную, и эстетическую» историю. «...Попытки свести все перечисленные стороны исторической эволюции к какой-нибудь одной мы считаем совершенно безнадежными», - заключает историк.

Сама историческая концепция П.Н.Милюкова изначально строилась на позитивистском многофакторном подходе к анализу исторического материала.

Демографический фактор

В ряду факторов, влияющих на процесс исторического развития, Милюков особое значение придавал «фактору народонаселения», т.е. исторической демографии. Процессы народонаселения в России Милюков постоянно сравнивал с аналогичными процессами в странах Западной Европы. Он считал, что существует два типа стран: страны с низким благосостоянием, и слабым развитием индивидуальности, с наличием неизрасходованных источников жизненных средств. В этих странах возрастание населения будет наиболее значительно. Для второго типа характерна высокая степень благосостояния населения, личность имеет большой простор для развития, а производительность труда может быть увеличена искусственными средствами, и, соответственно, прирост населения тормозится. Россию Милюков относит к первому типу стран. Для России был характерен низкий уровень благосостояния, обособленность низшего общественного строя, слабое развитие индивидуальности, и, соответственно многочисленность браков и рождений.

Демографические процессы, как в России, так и в Европе, Милюков «рассматривал в совокупности и обусловленности этнографического состава населения и колонизации», считал необходимым учитывать время заселения, отмечал запаздывание указанных процессов в России по сравнению с западноевропейскими.

Географический и экономический факторы

Во втором разделе «Очерков по истории русской культуры» речь идёт об экономическом быте. По Милюкову, экономическое развитие России было запаздывающим по сравнению с Западной Европой. Исходный тезис его рассуждений: переход от натурального хозяйства к меновому в странах Западной Европы завершился значительно раньше, чем в России. Запоздалость исторического процесса объясняется Милюковым исключительно климатическими и географическими причинами, т.к. русская равнина освободилась от сплошного ледяного покрова гораздо позже, чем западно-европейская территория. С течением времени эту запоздалость так и не удалось преодолеть, и она углублялась взаимодействием целого ряда местных условий.

По П. Н. Милюкову, население обычно начинает с того, что расхищает природные богатства. Когда их не хватает, население начинает мигрировать и размещаться по другим территориям. Этот процесс, по мнению историка, совершался в течение всей истории России и в XIX веке далеко не закончился. Основными направлениями колонизации исследователь называет север и юго-восток. Непрерывное перемещение русского народа мешало росту плотности населения, что и определило примитивный характер нашего экономического хозяйства:

«…В общем всё наше экономическое прошлое, есть время господства натурального хозяйства. В классе земледельческом только освобождение крестьян вызвало окончательный переход к меновому хозяйству, а в классе крестьянском натуральное хозяйство процветало бы и до нашего времени, если бы необходимость добыть деньги для уплаты податей не заставляла крестьянина выносить свои продукты и личный труд на рынок,» - писал П.Н.Милюков.

Начало промышленного развития России Милюков связывал исключительно с деятельностью Петра I и фактором государственной необходимости. Второй этап развития промышленности - с именем Екатерины II; новый тип вполне капиталистической фабрики – с реформой 1861 года, причём традиционное покровительство государства промышленности, по мнению историка, достигло к концу XIX века своего апогея.

В России, в отличие от Запада, мануфактура и фабрика не успела развиться органически из домашнего производства. Они были созданы правительством искусственно. Новые формы производства были перенесены с Запада в готовом виде. В тоже время Милюков замечает, что со второй половины XIX века наблюдается стремительный разрыв России с её экономическим прошлым.

Общий вывод, вытекающий из анализа экономического развития России и стран Запада: «отстав от своего прошлого, Россия далеко ещё не пристала к европейскому настоящему».

Роль государства

Преобладающую роль государства в русской истории П.Н.Милюков объясняет чисто внешними причинами, а именно: элементарностью экономического развития, вследствие демографических и климатических факторов; наличием внешних угроз и географическими условиями, способствовавшими непрерывной экспансии. Поэтому главной отличительной чертой русского государства является его военно-национальный характер.

Далее Милюков выделяет пять фискально-административных революций в жизни государства, проведённых вследствие роста военных потребностей в период между концом пятнадцатого столетия и смертью Петра Великого (1490, 1550, 1680 и 1700-20) . Суммируя свои аргументы в заключении к первому тому «Очерков», Милюков писал: «Если мы захотим формулировать общее впечатление, которое получается при сравнении всех затронутых нами сторон русского исторического процесса с теми же сторонами исторического развития Запада, то, кажется, можно будет свести это впечатление к двум основным чертам. В нашей исторической эволюции бросается в глаза, во-первых, ее крайняя элементарность, во-вторых, её совершенное своеобразие».

Согласно П.Н.Милюкову, развитие России происходит в соответствии с теми же универсальными закономерностями, что и на Западе, но с огромным опозданием. Историк считал, что и в конце XIX-начале XX веков Россия уже проходит стадию гипертрофии государства и развивается в том же направлении, что и Европа.

Впрочем, уже ранние критики, в частности Н.П. Павлов-Сильванский и Б.И. Сыромятников, обратили внимание на неудачный и совершенно не объясняемый скачок от бывшего отсталого «своеобразия» к будущему успешному единообразию с Западом в концепции Милюкова. Позже в тезис о своеобразии Милюков внёс изменения. В 1930 году в лекции «Социологические основы русского исторического процесса», прочитанной в Берлине, Милюков снизил своё понятие своеобразия до идеи отсталости или замедленности. А впоследствии, в своих усилиях дистанцироваться от евразийцев, Милюков вообще разрушил дихотомию Россия-Европа признанием существования множества «Европ» и конструированием западно-восточного культурного уклона, который включал Россию как самый восточный фланг Европы, и, следовательно, как самую своеобразную европейскую страну.

Таким образом, П. Н. Милюков в «Очерках по истории русской культуры» пытается вернуться к государственной теории, но аккумулирует новейшие достижения отечественной и европейской мысли, подводя под неё более прочный фундамент.

Историк постоянно подчёркивает такую особенность России как отсутствие «плотного непроницаемого слоя» между властью и населением, т.е. феодальной верхушки. Это привело к тому, что общественная организация на Руси была поставлена в прямую зависимость от государственной власти. В России, в отличие от Запада, не было самостоятельного землевладельческого дворянского сословия, по своему происхождению оно было служилым и зависимым от военно-национального государства.

Военно-национальное государство олицетворялось П. Н. Милюковым с Московским царством XV-XVI веков. Основная пружина – «необходимость самообороны, незаметно и невольно переходящая в политику объединения и территориального расширения». Развитие русского государства связанно с развитием военных потребностей. «Войско и финансы... с конца XV века надолго поглощают внимание центральной власти», - пишет П. Н. Милюков. Все другие реформы всегда вызывались только этими двумя нуждами.

Однако П. Н. Милюков не приемлет эмпиризм позитивизма и абсолютизацию экономического фактора в социологических схемах марксизма. Свою позицию он представляет как нечто среднее между идеализмом и материализмом. Философские штудии П. Н. Милюкова относятся к периоду, когда в отечественной историографии только начинает складываться исследовательская программа неокантианства. Основные баталии между позитивистами и неокантианцами были ещё впереди, поэтому в творчестве П. Н. Милюкова мы не находим ни постановки проблемы о специфической логике исторического исследования, ни способов её разрешения. Говорить об эволюции историка в сторону неокантианства можно, пожалуй, лишь имея в виду общую культурную атмосферу, пропитанную интересом к личности, творчеству, историзмом, культуре вообще, и в частности, «культурной истории», о которой размышляет автор.

«Культурная история» П.Н.Милюкова

В 1896 году, два выдающихся историка - К. Лампрехт в Германии и П.Н.Милюков в России, независимо друг от друга объявили о новом направлении исторической науке. И для обозначения этого направления оба историка выбрали новый термин – «культурная история». Это была реакция на кризис историзма XIX века. Для объяснения исторического процесса оба использовали социально-экономические факторы, впоследствии, оба подозревались в историческом материализме.

«В то время, как Милюков опирался на социологию и использовал социальную психологию, в качестве дополнительного вспомогательного средства, чтобы утвердить параллельность материальных и духовных процессов, Лампрехт делал шаг ещё дальше. Он потерялся в народном психологизме, который основывается на художественно-исторических категориях. В конце концов Лампрехт сконцентрировал свои научные интересы на национальном сознании, или душевной жизни народа. В противоположность этому, Милюков стремился к утверждению культурной традиции или демократизации общества», - так современный немецкий ученый Т.Бон обозначил уникальную историко-культурную ситуацию рубежа XIX-XX века, где он видит истоки современного понимания антропологических поисков.

Милюков рассматривает «место развития» и экономику как здание, в котором живёт и развивается духовная культура. Существование её, по П. Н. Милюкову, процесс рецепционный, который транслируется школой, церковью, литературой, театром. Для России решающую роль в этом процессе сыграло внешнее культурное воздействие. Главная особенность русской культуры, как считает историк, - отсутствие культурной традиции, которую он понимает как «единство общественного воспитания в известном определённом направлении». Первоначально доминировало влияние Византии с наибольшей силой проявившееся в отношении русского общества к религии, затем, начиная с эпохи петровских преобразований, Россия испытывает решительное воздействие немецкой и французской культур.

В данном вопросе П. Н. Милюков продолжает традицию своего учителя В. О. Ключевского, который считает, что XVII век знаменует собой начало новой русской истории, однако, процесс европеизации затрагивает только верхние слои русского общества, в основном дворянства, что и предопределило его дальнейший разрыв с народом.

Когда русский человек «очнулся перед неожиданно большим итогом чуждых привычек, усвоенных по мелочам, - идти назад уже было поздно,» - констатирует П. Н. Милюков. – «Старый быт был уже фактически разрушен».

Единственной силой, которая могла выступить в защиту старины, был раскол. По мнению П. Н. Милюкова, он являлся большим шагом вперед для религиозного самосознания народной массы, так как впервые разбудил её чувства и мысль. Однако раскол не стал знаменем националистического протеста, т.к. «чтобы принять... под охрану националистической религии всю вообще национальную старину, нужно было, чтобы вся она подверглась преследованию...». В XVII веке этого не случилось, а к эпохе преобразований Петра I раскольничье движение уже утратило свою силу.

Реформа Петра I - первый шаг в формировании новой культурной традиции, преобразования Екатерины - второй. П.Н.Милюков считал эпоху Екатерины II целой эрой в истории русского национального самосознания. Именно в это время кончается «доисторический, третичный период» русской общественной жизни, старые формы окончательно вымирают или эмигрируют в низшие слои общества, новая культура окончательно побеждает.

Характерная черта русской культуры, по П. Н. Милюкову, - духовный разрыв интеллигенции и народа, который обнаружился, прежде всего, в области веры. В результате слабости и пассивности русской церкви, отношение интеллигентного человека к церкви было уже изначально безразличным, в то время как для народа была характерна религиозность (хотя и формальная), безмерно усилившаяся во времена раскола. Окончательный рубеж между интеллигенцией и народом пролёг в результате возникновения у нас новой культурной традиции: интеллигенция оказалась носителем критических элементов, в то время как народная масса националистических.

В своей более поздней работе «Интеллигенция и историческая традиция» П. Н. Милюков утверждает, что в принципе разрыв интеллигенции с традиционными верованиями массы вполне закономерен. Он вовсе не является характерной чертой взаимоотношений между российскими слоями общества, а «есть постоянный закон для всякой интеллигенции, если только интеллигенция действительно является передовой частью нации, выполняющей принадлежащие ей функции критики и интеллектуальной инициативы». Только в России это процесс получил, вследствие особенностей её исторического развития, столь резко выраженный характер.

Само возникновение интеллигенции в России Милюков относит к 50-60-м годам XVIII века, но количество и влияние её в это время настолько незначительно, что непрерывную историю российского интеллектуального общественного мнения историк начинает с 70-х - 80-х годов XVIII века. Именно в эпоху Екатерины II в России появилась среда, могущая служить объектом культурного воздействия.

Судьба русской веры и отсутствие традиции, считает П. Н. Милюков, определила собой и судьбу российского творчества: «... самостоятельное развитие национального творчества, как и национальной веры, было остановлено в самом зародыше».

Историк выделяет четыре периода развития литературы и искусства. Первый период - до XVI века - характеризуется механическим воспроизведением византийских образцов. Второй период - XVI-XVII века - период бессознательного народного творчества с активным использованием местных национальных особенностей. Под давлением ревнителей настоящей греческой старины всякое национальное творчество подвергается преследованию. Поэтому, во время третьего периода искусство стало служить высшему классу и заниматься копированием произведений западных образцов. Все народное в это время становится достоянием низших слоев общества. С наступлением четвёртого периода искусство сделалось истинной потребностью русского общества, в нём обнаружились попытки самостоятельности, целью которых стало служение обществу, а средством - реализм.

В самой тесной зависимости от истории русской церкви стоит и история русской школы. В результате неспособности церкви устроить школу, знания стали проникать в общество вне её. Поэтому, приступив к созданию школы, государство не встретило конкурентов, что и предопределило в дальнейшем очень сильную зависимость русской школы от настроений русской власти и общества.

Таким образом, П. Н. Милюков рассматривает историю русской духовной культуры как единство социальных, властных фактов и внутренних ментальных процессов. К сожалению, в советской традиции такой синтетический подход к истории культуры был утрачен и подменён классовым анализом.

В научном сообществе и по сей день бытует мнение о принижении «западником» Милюковым развития и значения русской культуры. Даже в новейших публикациях (например, в работах С. Иконниковой) мы встречаемся с такими выводами. Однако концепция заимствований Милюкова более сложна и интересна. Исследователь во многом предвосхищает современное видение взаимодействия культур, их взаимного диалога.

Милюков считает, что на смену простому заимствованию приходит творческое осмысление. Изменение состава участников диалога способствует, по П.Н. Милюкову, уничтожению некоторых исторических предрассудков. Так, например, давая оценку юридической школе в русской историографии, он делает акцент не на заимствование, а на соединение идей исторической школы и немецкой философии Гегеля и Шеллинга. Диалог культур проходит, по П.Н. Милюкову, определённые стадии: приём чужой культуры (переводы); «инкубационный период», сопровождаемый компиляциями и подражаниями чужому; вполне самостоятельное развитие русского духовного творчества и, наконец, переход в стадию «общения с миром как равноправное» и влияющее на чужие культуры.

Характеристики диалога, данные П.Н. Милюковым в последней, парижской редакции «Очерков», во многом перекликаются с моделью диалога Ю.М. Лотмана - восприятие одностороннего потока текстов, овладение чужим языком и воссоздание аналогичных текстов - и, наконец, коренная трансформация чужой традиции, т.е. стадии, когда сторона, принимающая некоторые культурные тексты, становится передающей.

Так, рассматривая процесс заимствований, Милюков прибегает к образному сравнению его с фотографией, а точнее, с проявителем, без которого уже существующее в потенции изображение не воспринимается человеком: «Картина была, собственно говоря, до своего “проявления” в растворе. Но всякий фотограф знает, что не только необходим проявитель для обнаружения картины, но и что до известной степени можно повлиять на распределение света и теней на картине, видоизменяя состав раствора. Иностранное влияние обыкновенно играет роль такого “проявителя” созданной исторической картины - данного национального типа».

Тема революции в историко-публицистических работах Милюкова

Первая русская революция нашла отражение в публицистических работах «Год борьбы» и «Вторая Дума». Статьи первого сборника охватывают период с ноября 1904 года по конец мая 1906 года; второго - с февраля по 3 июня 1907 года. Рассматривая историю первой русской революции, Милюков оценивает её как закономерное явление. Она была призвана осуществить реформистским путём преобразование царизма в правовое буржуазное государство в форме конституционной монархии. Причины революции 1905-1907 годов Милюков сводил к констатации политических предпосылок при явной доминанте психологического фактора. Суть революционных потрясений в начале ХХ века он видел в конфликте власти и общества по поводу конституции, а все фазы первой русской революции считал фазами борьбы за конституцию.

Для Милюкова, как для участника событий, был характерен политико-правовой подход к первой русской революции. Поэтому эти работы нельзя назвать даже историко-публицистическими. Участник событий высказал своё мнение – и всё.

Второй русской революции Милюков посвящает большую работу «История Второй русской революции». Существенно дополняет его видение революции работа «Россия на переломе. Большевистский период революции» (Париж, 1927, Т.1-2).

Конъюнктурность выводов и слабость источниковедческой базы вышеперечисленных исследований отчасти объясняются тем, что политик П.Н.Милюков в 1917-1920 годах не имел реальной возможности создать, собственно, историческую работу.

Писать «Историю Второй русской революции» он начал в конце ноября 1917 года в Ростове-на-Дону, продолжил в Киеве, где предполагалось уже издать 4 выпуска. В декабре 1918 года типографию издательства «Летопись», где была набрана первая часть книги, разгромили петлюровцы. Весь набор книги был уничтожен. Милюков, занятый теперь уже спасением отечества от большевиков, смог снова приступить к работе над «Историей» только осенью 1920 года, когда получил от издателя, переехавшего в Софию, сохранённую им копию рукописи. Дело пошло полным ходом с декабря 1920 года: автор получил доступ к обширной коллекции русских периодических изданий, хранящихся в Париже. Именно они, в сочетании с личными наблюдениями, воспоминаниями и выводами экс-историка Милюкова легли в основу его «Истории Второй русской революции». Полный текст книги был подготовлен к печати и опубликован в Софии в трёх частях (1921-1923).

В написанной им «Истории» нет того морального возмущения и обвинительного тона, который присутствовал в современных ему работах авторов умеренно-социалистического направления. Милюков-политик не пытался защищать социализм от «большевистских» извращений. Для него основным вопросом революции был вопрос о власти, а не о справедливости. В своей «Истории» Милюков доказывал, что успех большевиков объяснялся неспособностью их социалистических противников рассматривать борьбу с этих позиций.

Другие социалистические лидеры (Чернов, Керенский) обычно начинали периодизацию истории Октябрьской революции с большевистского переворота, игнорируя тем самым собственные неудачи и поражения на протяжении всего 1917 года. Милюков же считал большевистский режим логическим результатом деятельности русских политиков после крушения самодержавия. Если в представлении социалистов большевистское правительство являлось неким отдельным, качественно новым феноменом, совершенно изолированным от так называемых «завоеваний Февральской революции», то Милюков рассматривал революцию как единый политический процесс, начавшийся в Феврале и достигший своей кульминации в Октябре.

Суть этого процесса, по Милюкову, составляло неумолимое разложение государственной власти. Перед читателями милюковской «Истории» революция представала как трагедия в трёх актах. Первый - от Февраля по июльские дни; второй - крушение правой военной альтернативы революционному государству (Корниловский мятеж); третий - «Агония власти» - история последнего правительства Керенского вплоть до столь лёгкой победы над ним ленинской партии.

В каждом из томов Милюков сосредоточивал внимание на политике правительства. Все три тома «Истории» переполнены цитатами из речей и высказываниями ведущих политиков послефевральской России. Цель этой цитатной панорамы - показать претенциозную некомпетентность всех быстро сменяющихся правителей.

Анализируя причины революции, автор вновь обращает внимание на сложную систему взаимодействия географических, экономических, политических, социальных, интеллектуальных, культурных, психологических факторов, разбавляя всё это примерами, почёрпнутыми из материалов периодики.

Всю вину за поражение революции Милюков, как и следовало ожидать, возложил на Керенского и социалистических лидеров. Он обвинял своих коллег политиков в «бездействии, прикрывающемся фразой», в отсутствии политической ответственности и вытекающего из нее действия, основанного на здравом смысле. На этом фоне поведение большевиков в 1917 году было образцом рационального стремления к власти. Умеренные социалисты потерпели поражение не потому, что не сумели добиться решения поставленных задач, а потому, что сами не знали, чего хотят. Такая партия, по мнению Милюкова, не могла победить.

«История Второй русской революции» вызвала резкую критику со стороны как эмигрантской, так и советской историографии. Автора обвиняли в жёстком детерминизме, схематичности мышления, субъективности оценок, позитивистской «фактографичности».

Но вот что интересно. Хотя в «Истории» громко звучит тема о предательстве и «немецких деньгах», благодаря которым большевики смогли достичь своих целей, в общем и в этой книге, и в изданной в 1926 году двухтомной «России на переломе» (истории гражданской войны) Ленин и его последователи изображены людьми сильными, волевыми и умными. Известно, что Милюков в эмиграции был одним из самых упорных и непримиримых противников большевиков. Вместе с тем, его отношение к ним как к серьёзным носителям государственной идеи, за которыми пошёл народ, он сохранил до конца жизни, чем восстановил против себя практически всю белоэмигрантскую общественность – от яростных монархистов, до вчерашних соратников-либералов и социалистов всех мастей.

Отчасти по этой причине, а отчасти по причине не слишком высокого профессионализма и сугубо позитивистского подхода к методологии исследования, последние работы Милюкова успеха не имели. Не даром говорят, что в одну реку нельзя вступить дважды. Историк, который сам стремится вершить историю, как правило, умирает для науки навсегда.

Так случилось и с П.Н.Милюковым. Его имя как политика долгое время склоняла на все лады русская монархическая эмиграция; на родине лидер кадетской партии также был предан проклятиям и почти полному забвению. На уроках истории в советской школе его поминали лишь как незадачливого «Милюкова Дарданелльского», призывающего к войне до победного конца, когда «верхи» не могли, а низы «не хотели». Да ещё И.Ильф и Е.Петров в своём сатирическом романе «Двенадцать стульев» (случайно или нет?) придали искателю сокровищ Кисе Воробьянинову не только внешнее сходство с бывшим лидером кадетской партии, но и сделали явный кивок в сторону Милюкова, назвав коллегу Остапа Бендера «гигантом мысли и отцом русской демократии».

Тем не менее, интерес к оригинальной концепции «культурной истории» П.Н.Милюкова в научном сообществе был всегда. Эта концепция неизменно находила своё отражение даже в советских вузовских учебниках, исторические труды Милюкова переводили и неоднократно переиздавали на Западе. И сегодня интерес к историку, да и политику Милюкову не ослабевает, заставляя исследователей разных стран вновь и вновь обращаться к изучению его научного наследия.

Елена Широкова

При подготовке статьи использована литература:

1. Александров С.А. Лидер российских кадетов П.Н. Милюков в эмиграции. М., 1996.
2. Архипов И. П. Н. Милюков: интеллектуал и догматик русского либерализма// Звезда, 2006. - №12
3. Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков // П.Н. Милюков. Воспоминания. М., 1990. Т.1. С.3-37.
4. Вишнякъ М.В. Два пути Февраль и Октябрь.- Париж. Изд-во «Современныя записки», 1931.
5. Думова Н.Г. Либерал в России: трагедия несовместимости. М., 1993.
6. Петрусенко Н.В. Милюков Павел Николаевич// Новый исторический вестник, 2002. - №2(7)

1 (14) ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?». Его выступление до предела подогрело и без того взбудораженное общественное мнение и, по существу, стало сигналом для начала активной подготовки революции, разразившейся уже через 3 месяца. Милюков, поначалу ставший в новом правительстве министром иностранных дел, уже через два месяца потерял и свой пост, и всякое влияние на политическую ситуацию в России. Он умер в Париже в 1943 году. До самого недавнего времени историки полагали, что он пал жертвой собственной глупости. Однако, вновь открытые архивные документы, говорят о другом…

Иван Лопатин

Речь П. Н. Милюкова на заседании Государственной думы

После значительного перерыва в работе Дума все же собралась 1 ноября 1916 г. К этому времени в стране сложился такой политический климат, что даже правые депутаты начали критиковать "бездарных министров", в своей нашумевшей речи на осенней сессии 1916 г. в Думе, текст которой распространялся по стране в списках, П.Н. Милюков показал очевидность того, что политика правительства была продиктована "либо глупостью, либо изменою".

П.Н. Милюков. - Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал "что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил". Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником (голос слева: "Он и есть"). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.
И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе... (голоса: "Верно"), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: "Верно, правильно"), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден (голоса слева: "Позор"). Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом (голоса слева: "Верно", голоса справа: "Протопопов"). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь.? (голоса слева: "Конечно нет").
Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (Родичев с места: "К сожалению, это так"). И вы, господа, имеете теперь последствия, Еще 13 июня 1916 г. с этой кафедры я предупреждал, что "ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды", что "из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене". Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, - привожу опять мои слова, - что "слухи эти забираются высоко и никого не щадят". Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание. В результате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующие указания: "мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел.
Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах безцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? (аплодисменты слева, голоса: "Верно"). У меня в руках номер "Берлинер Тагеблатт" от 16 октября 1916 г. и в нем статья под заглавием: "Мануйлов, Распутин . Штюрмер ": Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова , своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.

Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова (аплодисменты слева, голоса "Верно". Родичев с места: "К несчастью, это правда"). Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен: Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов - это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная "Маска" "Нового Времени сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений. Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб., на подкуп "Нового Времени". Я очень рад сказать, что сотрудник "Нового Времени" вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно (голоса слева: "Верно", продолжительный шум).

Председательствующий. - Покорнейше прошу прекратить шум.

П.Н.Милюков. - Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован да то, что взял взятку. А почему он был отпущен? .Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. (Шум. Родичев с места: "Это все знают". Голоса: "Дайте слушать, тише"),

Председательствующий. - Прошу г.г. членов Думы соблюдать спокойствие

П.Н.Милюков. - Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье называются еще два имени. - князя Андронникова и митрополита Питирима , как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным (шум). Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то. что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова , как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что Говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.

Особенно интересна была передовая статья в "Нейе Фрейе Пресс" от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: "Как бы не обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех). Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, - господа, заметьте, - что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие; которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску".

Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых (Замысловский с места: "И всякий раз это оказывается ложью"), доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции (Замысловский с места: "Подписи, подписи"). Это - старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.

Замысловский (с места) - Подписи. Пускай скажет подписи.

Председательствующий. - Член Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

П.Н. Милюков. - Я цитирую московские газеты.

Замысловский (с места). - Клеветник. Скажите подписи. Не клевещите.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

Замысловский. - Подписи, клеветник.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский. призываю вас к порядку.

Вишневский (с места). - Мы требуем подписи. Пусть не клевещет.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку.

П.Н. Милюков. - Я сказал свой источник - это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые заграницею определили мнение печати о назначении Штюрмера.

Замысловский (с места). - Клеветник, вот ты кто.

Марков 2-й (с места). - Он только сообщил заведомую неправду.

Председательствующий. - Я повторяю, что призываю вас к порядку.

П.Н. Милюков. - Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского (голоса слева: "Браво, браво"). Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. "Левые партии", утверждает записка, "хотят продолжать войну, чтобы в промежуток организоваться и подготовить революцию".

Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета (голоса: "Правильно!"), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, во и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера - от министерства внутренних дел и департамента полиции.
Конечно, Швейцария есть место, "где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что здесь особенно должна быть развита система "особых поручений", но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: "Скажите пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?" Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкенен . Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым, Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность (аплодисменты).

Господа, я может быть не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова (возгласы слева: "Ага"). Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер быть может найдет следы его в своих архивах. (Родичев с места: "Он уничтожит их").
Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении, как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А.Д. Протопопова - его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков (смех, голоса слева: "Хорош ценз для министра"). По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие (Марков 2-й с места: "Вы делали то же самое в Италии"). Но все же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А.Д.Протопопов на пути к министерскому креслу (голоса справа: "Какая прихожая?"). Я вам называл этих людей - Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам "Нейе Фрейе Прессе", было назначение Штюрмера: "Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы".

Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? (Возгласы: "Нет, нет!").
Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернется. (Аплодисменты слева. Шум. Возгласы слева: "Браво!"). Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: "Я, быть может, дурак, но я не изменник". (Смех.) Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?

Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, - как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: "Одно и то же"). Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, - то это: глупость или измена? (голоса слева: "Измена"). Выбирайте любое. Последствия те же.

Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, - значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию -- что это, глупость или измена? (голос слева: "Измена". Аджемов : "Это глупость". Смех). Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек - потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, - так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, - что это делается, сознательно или бессознательно?

Когда в разгар войны "придворная партия" подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум) и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это... (Марков 2-й : "А ваша речь - глупость или измена?"). Моя речь - есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. (Замысловский: "Вот это верно".) Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.

Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. (Голоса слева: "Браво". Аплодисменты.)

Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства (Голоса слева: "Правильно").
Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. (Голоса слева: "Верно!".) Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание, членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.
Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти: (Шумные аплодисменты)".

Примечания:

Андроников Михаил Михайлович (1875-1919), князь, в 1896 г. причислен к Министерству внутренних дел; в 1914 г. уволен со службы в связи с ее непосещением и назначен чиновником особых поручений при обер-прокуроре Синода, где числился до 1917 г. Аферист и мошенник, пытался использовать в своих махинациях Григория Распутина, который его уличил и с позором изгнал, а в декабре 1916 года даже способствовал его высылке из Петрограда.

Резанов А.С. Штурмовой сигнал П.Н. Милюкова. Париж, 1924. С. 45-61. Даты: 1916

Павел Николаевич Милюков стал первой жертвой психоза ниспровержения политических кумиров уже новой, “Свободной России” образца 1917 года. Прошло всего полтора месяца после “великой” и “славной” Февральской революции, и заполонившие центральные улицы Петрограда озлобленные толпы солдат, матросов, рабочих и просто городского хулиганья, подстрекаемые большевиками, требовали: “Милюкова в отставку!”, “Долой войну!”, “Долой Временное правительство!”. Лидер партии кадетов и министр иностранных дел Милюков оказался в дни так называемого “апрельского кризиса” главным воплощением “образа врага”, самой одиозной, ненавистной фигурой среди демократических правителей, его имя превратилось в грубое ругательство, в политический ярлык…

Очередной вираж массового сознания - весьма знаковый для России, взбудораженной революционной стихией. Милюков в течение двух с лишним десятилетий по праву воспринимался общественностью как выдающийся деятель, символ либеральной интеллигенции. “Русский европеец”, интеллектуал, популярный ученый-гуманитарий, эрудит, человек безупречной репутации - все это обеспечивало Милюкову особое положение в обществе. Талантливый историк, Милюков уже в зрелые годы изменил свою жизнь и, отказавшись от академической карьеры, посвятил себя общественной деятельности (подобное происходило со многими историками, юристами, экономистами и в недавнем прошлом, в годы перестройки). Павел Николаевич становится одним из лидеров либерального движения, создает и бессменно возглавляет партию кадетов, избирается депутатом III и IV Государственной думы, является идеологом и фактическим руководителем парламентской оппозиции, занимает пост министра иностранных дел в первом составе Временного правительства. Милюков относился к числу немногих политиков, которые могли действительно влиять на сценарии взаимоотношений общественности и “исторической власти” в начале ХХ века и пытались на практике доказать (увы, безуспешно), что либеральный путь развития для России - отнюдь не “книжная утопия”.

Московский приват-доцент

Павел Милюков родился в Москве 15 января 1859 года. Считалось, что его дед - Павел Алексеевич Милюков - происходил из тверских дворян. В эпоху царя Алексея Михайловича кому-то из его предков даровали жалованную грамоту, впрочем, документального подтверждения его дворянского происхождения не было. Отправившись в Сибирь на поиски золота, дед потерпел неудачу и совершенно разорился. Отец будущего политика - Николай Павлович Милюков - выпускник Академии художеств, архитектор по специальности. Он много преподавал, служил инспектором двух художественных училищ в Москве, работал оценщиком в банке, некоторое время занимал должность городского архитектора. Атмосфера в семье была далека от благополучия из-за сложных отношений родителей. Мать гордилась принадлежностью к дворянскому роду Султановых, неизменно подчеркивая, что ее брак с Н. П. Милюковым (это было ее второе замужество) - мезальянс. В семье постоянно вспыхивали ссоры, детьми никто всерьез не занимался.

Милюков еще в детстве почувствовал себя в роли “оппозиционера” - “свою внутреннюю жизнь приходилось создавать в какой-то постоянной оппозиции родительским заботам”. Психологически он ощущал себя независимым, в том числе потому, что был “сам всем себе обязан”, занимаясь “самовоспитанием”1. Гимназист Милюков изначально проявлял интерес к гуманитарным знаниям - его привлекали классическая филология, история, музыка (уроки игры на скрипке давал музыкант из Большого театра), он начинал писать стихи, увлекался иностранными языками. “Энциклопедизму” способствовала страсть к покупке книг на толкучке Сухаревского рынка - литература приобреталась за копейки и совершенно бессистемно. Тем не менее к окончанию гимназии у Павла сложилось устойчивое позитивистское мышление, с критичным отношением к религии, оставлявшей его равнодушным с детских лет.

Осенью 1877 года Милюков поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Сначала его привлекло такое новое направление науки, как лингвистика и сравнительное языкознание. Затем на первом плане оказалась всеобщая история. Интерес же к русской истории пробудился благодаря лекциям профессора В. О. Ключевского, которого Милюков, несмотря на сложность их дальнейших взаимоотношений, считал любимым учителем: “Он нас подавлял своим талантом и научной проницательностью <…> Ключевский вычитывал смысл русской истории, так сказать, внутренним глазом, сам переживая психологию прошлого <...> говорил, что материал надо спрашивать, чтобы он давал ответы <…> К этой черте присоединялась другая: то обаяние, которое производила художественная сторона лекций Ключевского, его искрящееся остроумие, отточенность формы, неожиданные сопоставления и антитезы, наконец, готовые схемы, укладывавшие в одну отточенную фразу смысл целых периодов истории” (77).

За участие в студенческой сходке в 1881 году Милюков был отчислен с четвертого курса. Ректор университета, лично знавший талантливого студента, предложил ему оправдаться - мол, не догадывался о политическом характере собрания, но Милюков отказался. Однако уже на следующий год ему разрешили подать заявление о восстановлении в университете. После завершения обучения Милюков был оставлен на кафедре русской истории В. О. Ключевского.

Сдав магистерский экзамен и получив в 1886 году должность приват-доцента, Милюков активно включается в исследовательскую и преподавательскую деятельность. Психологический комфорт доставлял и сам факт изменения социального статуса, о чем он вспоминал с нескрываемым удовольствием: “Этим было закреплено мое социальное положение в московском обществе, где, в противоположность военному и чиновному Петербургу, университетский круг по традиции стоял на первом плане” (99). Павел Николаевич становится членом Общества истории и древностей российских, Московского археологического общества, Общества естествознания, географии и археологии. Его привлекает педагогика - “живое дело”, и помимо университета он преподает историю в 4-й женской гимназии, в Земледельческом училище, в частной женской школе. Огромную нагрузку Милюков взваливал на себя не от хорошей жизни. После смерти в 1879 году отца Павлу Николаевичу пришлось содержать семью - он по-прежнему жил с матерью, нужно было помогать младшему брату…

В 1885 году Милюков женился, что привело к полному разрыву с матерью, в последние годы все более настойчиво стремившейся сохранить “власть” над сыном. С будущей супругой - дочерью ректора Троице-Сергиевской академии Анной Сергеевной Смирновой - он познакомился в доме Ключевского. Анна, покинув вопреки воле родителей семью, проживала в частном пансионе (основным источником ее существования были уроки фортепиано) и посещала женские курсы всеобщей истории профессора В. И. Герье, на которых преподавал Ключевский. Анна стала верной спутницей Милюкова, была активисткой движения за эмансипацию женщин, принимала деятельное участие в жизни кадетской партии. Вместе они оставались ровно полстолетия - вплоть до ее кончины в 1935 году в Париже.

Диссертацию, над которой Милюков работал в течение шести лет, он представил на защиту в 1892 году - это было опубликованное сочинение объемом почти в 700 страниц. Павел Николаевич, не скрывавший своих научных амбиций и мечтаний о “вкладе в науку”, выбрал масштабную тему: “Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого”. Наряду с анализом огромного фактологического материала Милюков стремился представить самостоятельную концепцию, отражающую его взгляд на тенденции исторического развития России. В частности, бросая вызов и славянофилам, и западникам, он призывал не преувеличивать роли Петра I и доказывал, что “европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды”. В последующем этот тезис станет одним из важнейших элементов целостной исторической концепции Милюкова, являвшейся и научной основой его политической доктрины.

К разочарованию Милюкова, Ключевский рекомендовал во избежание лишних проблем взять более простую тему для диссертации (например, изучить какой-нибудь северный монастырь). Но Павел Николаевич не послушался совета. На защите диссертации некоторые профессора утверждали, что работа Милюкова достойна присуждения докторской степени. Но Ключевский потребовал ограничиться степенью магистра: пусть-де напишет еще одну книгу, наука от этого только выиграет. И Милюкову присвоили только степень магистра. Случившееся он воспринял как оскорбление. Считая, что работа достойна более высокой оценки, он твердо решил, что никогда не будет специально писать докторскую диссертацию.

Опальный историк

Размеренный уклад жизни молодого приват-доцента был нарушен в феврале 1895 года: Милюкова уволили из университета, любая преподавательская деятельность воспрещалась, он высылался на два года в Рязань. Поводом для репрессий стали лекции по истории общественного движения XVIII-XIX веков, прочитанные в ноябре 1894 года в Нижнем Новгороде. Шумный успех выступлений уже весьма популярного лектора был предопределен актуальными политическими ассоциациями, возникавшими у слушателей. Милюков рассказывал о свободолюбивых идеях Н. И. Новикова, А. Н. Радищева, А. И. Герцена, о декабристах и народниках. Все это было созвучно общественным настроениям и ожиданиям “оттепели”, которая, казалось, наступает после недавней кончины Александра III. На полицейском языке вина историка состояла в “прочтении лекций преступного содержания перед аудиторией, неспособной отнестись к ним критически”.

Парадоксально, но увольнение из университета принесло Милюкову даже психологическое облегчение. “Отходило в прошлое” “несносное чувство” обиды, связанной с защитой диссертации. Более того, он чувствовал, что “перешагнул рамки университета, ибо они стали для меня тесны”. Милюков явно тяготел к общественной деятельности. Многочисленные статьи и рецензии, публиковавшиеся в таких либеральных изданиях, как журнал “Русская мысль” и газета “Русские ведомости”, приносили Милюкову все большую общественную известность и авторитет. Последующее десятилетие - вплоть до событий 1905 года и включения в легальную политическую жизнь - Милюков назовет “годами скитаний” Впрочем, это были очень плодотворные годы с точки зрения и профессиональных занятий историей, и знакомства с представителями различных кругов общества как в России, так и за рубежом.

Оказавшись поневоле в Рязани, Милюков смог наконец начать работу над своим главным исследованием. “Очерки по истории русской культуры” не только имели огромный успех в научных кругах, но стали событием общественно-политической жизни. По мере написания главы публиковались в журнале “Мир Божий” и выходили отдельными выпусками. Трехтомное сочинение Милюкова выдержало в России шесть изданий - последнее появилось в 1918 году. Милюков предпринял первую в отечественной историографии попытку комплексного исследования социальной истории России, всего многообразия факторов ее развития. О масштабности замысла, завершенного в 1902-1903 годах, могут свидетельствовать названия глав: “Земля”, “Население”, “Экономика”, “Сословие”, “Государство”, “Церковь”, “Литература”, “Вера”, “Творчество”, “Образование” и т. д. Каждая проблема рассматривалась в динамике, обеспечивая решение исследовательской сверхзадачи - создать многогранную картину развития русского общества.

Помимо “Очерков…” Милюков занимался археологическими и краеведческими исследованиями, писал статьи для энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, для английского журнала “Атениум”. В свободное время с удовольствием выступал как скрипач в самодеятельном квартете и участвовал в концертах местного военного оркестра. Новым увлечением Павла Николаевича стала велосипедная езда. Позже, уже в Петербурге, видный политик в экстренных случаях будет пользоваться велосипедом, чтобы спешно объехать членов ЦК партии или прибыть на митинг.

Важное значение имело для Милюкова пребывание на Балканах в 1897–1899 годах: по приглашению болгарского министра народного просвещения он возглавил кафедру истории в Софийском высшем училище. Юридически это являлось высылкой за границу - в качестве альтернативы власти предлагали ссылку в Уфу. Отправляясь в Софию, Милюков дал подписку, что не будет “заниматься никакими русскими политическими делами”, работая “исключительно в пределах должности”2. Но уже через пять месяцев, под давлением российских властей, контракт с Милюковым, способным “оказать вредное влияние на воспитание болгарского юношества”, был расторгнут. Получив жалованье за все пять лет, на которые заключался контракт, Милюков остался на Балканах. Он занялся изучением сложных межнациональных отношений и вскоре приобрел репутацию одного из ведущих специалистов по балканскому вопросу.

Возвратившись в Россию, Павел Николаевич сближается с публицистами и писателями, объединявшимися вокруг народнического журнала “Русское богатство”. В начале 1901 года за участие в политическом собрании памяти

П. Л. Лаврова в Горном институте Милюков был арестован и почти полгода провел в тюрьме. Проживание в столице после освобождения ему было запрещено. Некоторое время он обитал с семьей в Финляндии, в маленьком приграничном курортном городке, затем обосновался в Удельной, которая формально находилась за пределами Петербурга. Милюков с его репутацией “отпетого оппозиционера” оказывается среди ведущих идеологов российского либерализма, которые в 1903 году образуют “Союз Освобождения” (И. И. Петрункевич, П. Б. Струве, Д. И. Шаховской и др.). От предложения редактировать издававшийся в Штутгарте с 1902 года журнал “Освобождение” Милюков отказался - не хотел уезжать за границу с вероятностью повторить “судьбу Герцена”. Тем не менее написал для первого номера программную статью - “От русских конституционалистов” - и начал активно публиковаться на страницах журнала.

Призыв в политику

События русской революции 1905 года застали Милюкова в Америке, где он читал курс лекций в Чикагском университете. Перед отъездом в Россию он спешно завершил работу над книгой “Россия и ее кризисы”, вышедшей в 1905 году в Америке и во Франции, - в ней западной общественности был представлен русский либерализм, воплощением которого вскоре станет партия конституционных демократов3.

Намерение играть одну из определяющих ролей в российской политике - доминирующая установка Милюкова, казавшаяся ему вполне логичной и закономерной. “Потеряв репутацию начинающего историка, с которой я уезжал из России, я возвращался “домой” с репутацией начинающего политического деятеля, - вспоминал Павел Николаевич. - Перемена произошла постепенно, но она была неизбежна в моем положении. За границей я очутился в роли наблюдателя политической жизни и внешней политики демократических государств. А дома происходили события, которые требовали применения этих наблюдений, и требовали именно от меня, так как русских наблюдателей было очень немного… Я вовсе не стремился превратиться из историка в политика; но так вышло, ибо это стало непреложным требованием времени” (176).

Как уже говорилось выше, Милюков-историк с первых же работ последовательно развивал ключевой тезис своей концепции. Россия идет в русле универсальных законов развития общества, хотя отдельные фазы она проходит с запозданием. При всем своеобразии русский “национальный тип” естественным путем приспосабливается к заимствуемым на Западе общественным институтам - это органичный процесс, не исчерпывающийся только “насилием” (например, Петра I). В то же время для Милюкова-политика огромное значение имела идея, что в России, по сравнению с европейскими странами, государство играет гораздо большую роль при формировании гражданского общества. Тенденция западноевропейского развития - “снизу вверх”, то есть от экономики к государству; история же России свидетельствует об обратном процессе. В России возможность эволюции определяется в первую очередь государством, именно от него исходят импульсы, направленные на экономическое, социальное, культурное развитие. Таким образом, российская специфика состоит в сочетании сильного государства и аморфного гражданского общества. С одной стороны, в этом таится конфликтный потенциал, но с другой - здесь находится и механизм выхода из кризиса. Отсюда вытекает и главная практическая установка политиков-либералов: поскольку государственная власть консервативна и не готова к проведению реформ, то либеральная партия должна воздействовать на власть, добиваться ее трансформации и превращения в инструмент проведения демократических реформ. Отвергая путь насильственного захвата власти, либералы должны способствовать переходу от абсолютизма к конституционной монархии, обеспечивающей максимум политических свобод и, следовательно, условий для дальнейшей борьбы за либеральные реформы4.

Примечательна и другая практическая установка Милюкова - он был уверен, что несет “примирительную миссию” для всего оппозиционного лагеря. Павел Николаевич считал необходимым сближение либералов и социалистов, объединение усилий для достижения общей цели - установления политических свобод.

Символично, что учредительный съезд конституционно-демократической партии, открывшийся 12 октября 1905 года, по заблаговременно составленным планам должен был завершиться 17 октября: как оказалось, именно в этот день был обнародован Манифест Николая II об изменении государственного строя. Политическая жизнь легализовывалась, и партия кадетов принялась энергично готовиться к выборам в I Государственную думу. В начале 1906 года, по оценкам Милюкова, партия насчитывала около 100 тысяч зарегистрированных членов: “В нее вошли, несомненно, наиболее сознательные политические элементы русской интеллигенции. Недаром ее называли иногда “профессорской партией”. Ее наиболее активными в стране элементами были прогрессивные земские и городские деятели… Они были связаны и с народными низами, особенно через посредство так называемого “третьего элемента”: профессиональных служащих в земских учреждениях - врачей, агрономов, учителей и т. д.” (235).

Первоначально Милюков был лишь одним из членов ЦК - бессменным председателем ЦК партии, а также ее главным идеологом, тактиком и стратегом он станет в 1907 году. Выдержав “вступительный экзамен на лидерство” на учредительном съезде партии, Милюков продемонстрировал, что способен быть консолидирующей фигурой, “притянуть оба крайних фланга партии к центру, чтобы партия могла получить собственное лицо”. Позиция центристского большинства выражалась в программном тезисе о том, что “Россия должна быть конституционной и парламентской монархией” - тем самым снимался излишне радикальный лозунг “демократической республики”. Вместо идеи “Учредительного собрания” предлагалось сделать ставку на “Думу с учредительскими функциями” (бесспорной прерогативой парламента считалось принятие конституционных актов - Основных законов, нового избирательного закона, после чего Дума может потребовать своего роспуска). Самый острый для России земельный вопрос следует решить путем увеличения крестьянских наделов - за счет частичного отчуждения помещичьих владений с компенсацией “по справедливой оценке”.

“В партии было много незаурядных людей. Милюков поднялся над ними, стал лидером прежде всего потому, что крепко хотел быть лидером. В нем было редкое для русского общественного деятеля сосредоточенное честолюбие. Для политика это хорошая черта. В желании оставить след в русской истории нет ничего предосудительного, особенно когда для этого не приходится кривить душой. Милюков всю свою деятельность строил на принципах, в которые верил. Он был убежден в справедливости либеральных идей и с чистой совестью отстаивал каждую подробность кадетской программы. <…> Среди нас он был только первый между равными. Хотя почет и власть очень любил, любил быть на виду. Этого всю жизнь искал. Но прирожденной властности в нем не было”5.

Милюков не смог избраться ни в Первую Государственную думу, ни во Вторую. Сказалось противодействие со стороны властей, хотя формальным предлогом для отстранения от участия в выборах стало несоответствие требованиям квартирного ценза. Тем не менее Павел Николаевич выступал в качестве фактического руководителя думской фракции кадетов. Говорили, что Милюков, ежедневно посещавший Таврический дворец, “дирижирует Думой из буфета”!

Тактика кадетов, которую в конечном счете формулировал Милюков, ставила партию в жесткую оппозицию к власти. Хотя она подчас и корректировалась - в зависимости от политической конъюнктуры.

Впоследствии, в эмиграции, некоторые деятели кадетов будут обвинять Милюкова в том, что он после Манифеста 17 октября 1905 года, означавшего переход к конституционной монархии, не решился на однозначный разрыв с революционными силами и отказался от сотрудничества с “исторической властью”, выдвигавшей тогда прогрессивных реформаторов. Так, правый кадет

В. А. Маклаков отмечал: “Не неподготовленность народа к конституционному строю стала препятствием к его проведению в жизнь, а тактика интеллигентских руководителей, которые самоуверенно претендовали представлять собой весь “народ”. Пока была война с Самодержавием, либерализм мог идти с революционными партиями; но когда конституция была октроирована (от фр. octroi - пожалована. - И. А.), Дума выбрана и кадетская партия Думой руководила, ее задачей должно было быть примирение с властью и защита России от революции… Население могло бы немедленно почувствовать выгоды новых порядков; либерализм освободился бы от угождения своим прежним союзникам; конституционная монархия сделалась бы окончательной формой правления, а не переходным мостом к революции; началась бы эра назревших реформ… Но либерализм, поскольку его представляли кадеты, поставил себе иную задачу. Сговора с властью он не захотел. Он добивался немедленной и полной победы над ней, требовал капитуляции перед собой и добился того, что власть приняла его вызов, перешла в наступление и кадетский либерализм победила”. По мнению Маклакова, ответственность за это лежит во многом на Милюкове, который был скорее “не партийным вождем, а знаменосцем” и, уверовав в свою роль гаранта внутрипартийных компромиссов, препятствовал размежеванию и, как следствие, появлению четкой тактической линии: “У кадетов между флангами было принципиальное разномыслие. Если бы у парии был настоящий лидер, он бы не убоялся раскола. Раскол был бы только полезен… Деятельность же номинального “лидера” сводилась к изобретению двусмысленных формул, за которыми партийные разногласия прятали”6.

В столь жестких оценках есть доля истины, хотя нельзя не отметить попыток Милюкова поиска компромиссов (пусть и весьма условных). Например, вскоре после 17 октября лидер кадетов был приглашен в Зимний дворец на встречу с председателем Совета министров С. Ю. Витте. И главу кабинета удивило то, что Милюков, обычно обвинявшийся в радикализме, соглашался отказаться от требования “общественного министерства” - при условии, что Витте создаст “деловой кабинет” из незапятнанных чиновников-управленцев. На взгляд Милюкова, удовлетворить общество могло бы введение “сверху” умеренной конституции по образцу болгарской или бельгийской. В таком случае общественное мнение согласилось бы отказаться от идеи созыва Учредительного собрания. Но соглашение с кадетами и на подобных условиях оказалось для власти неприемлемым.

Конфликт с оппозиционным большинством I Думы, где более трети депутатов представляли кадетскую партию, был закономерен. Негативные последствия имело утверждение государем за несколько дней до созыва Думы Основных законов, что лишало парламент “учредительских” функций. Многие кадетские деятели, воодушевленные победой на выборах, были настроены радикальнее Милюкова и призывали к открытому конфликту с властью. Позже Павел Николаевич признавал, что стремился к “умерению политического темперамента Думы и усилению политической прозорливости власти”, но “ни то ни другое, ни в особенности сочетание того и другого не оказались возможными ни для меня, ни для кого-либо другого”. Пытаясь воспользоваться разногласиями в окружении царя, Милюков тайно встречался в ресторане “Кюба” с дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым - сторонником уступок оппозиции и создания “министерства доверия”. Трепов довел до сведения Николая II составленный им список кабинета, в котором Милюков фигурировал как кандидат в министры внутренних или иностранных дел. Перспективы формирования кадетского министерства обсуждались и с П. А. Столыпиным; при этом Милюков, желая внушить представление об “умеренности” кадетов, говорил, что “о поведении к.-д. в правительстве не следует судить по их роли в оппозиции” (244, 250-251, 255). Тем не менее развязкой конфликта власти и парламента стал роспуск Думы 9 июля 1906 года.

Учтя первый опыт парламентской борьбы, кадеты пересмотрели тактику. Революция шла на убыль, самодержавие доказало прочность своих позиций, и одновременно стало очевидно, сколь сильно сопротивление бюрократии и придворных кругов либеральным преобразованиям. Поэтому выдвигался лозунг: “Не штурм, а правильная осада”. Предполагалось “беречь” II Думу, избегая прямых конфликтов, выражения недоверия правительству, чреватого роспуском парламента. Милюков считал, что теперь целесообразно дистанцироваться от левых, революционных сил. Несмотря на это, кадеты отклонили требование Столыпина - осудить в какой-либо публичной форме революционное насилие (за это была обещана официальная “легализация” партии). Павел Николаевич в принципе был готов напечатать в “Речи” такую статью без подписи, но другие лидеры воспротивились. Вскоре Думу распустили - под предлогом демонстративного отказа дать согласие на привлечение к уголовной ответственности социал-демократических депутатов.

Либеральный стиль

Заветная мечта Милюкова о парламентской деятельности осуществилась осенью 1907 года - он был избран в III Думу. Лидер партии кадетов, возглавив ее парламентскую фракцию, стал еще более влиятельной и заметной фигурой. Шутили, что Милюков - идеальный парламентарий, он создан как по заказу специально для Британского парламента и Британской энциклопедии!

Положение Милюкова было двойственным. Профессиональная готовность к конструктивной законотворческой деятельности сообразно европейским парламентским канонам, наличие соответствующего интеллектуального потенциала вступали в противоречие с реальностью - с жесткой оппозиционностью членов партии, считавших невозможным отказываться от такого политического амплуа.

В III Думе, выбранной по новому закону от 3 июня 1907 года (его издание оппозиционеры называли “государственным переворотом”), кадеты были в меньшинстве. Зато, по словам Милюкова, они играли “роль настоящей оппозиции, идейно устойчиво и хорошо организованной”. Первоначально правительство опиралось на большинство, которое образовывали октябристы и правые националистические группы. У Милюкова не было иллюзий относительно влиятельности Думы как законодательного органа власти - это “калека, какой делали ее с самого начала основные законы, урезавшие со всех сторон права народного представительства”. Тем не менее тактика кадетов была переориентирована на “черную, будничную работу”: “Мы решили всеми силами и знаниями вложиться в текущую государственную деятельность народного представительства. Нам предстояло еще многому научиться, что можно узнать, понять и оценить, только стоя у вертящегося колеса сложной и громоздкой государственной машины. Нельзя было пренебрегать при этом и контактом с бюрократией министерских служащих, у которых имелись свои технические знания, опытность и рутина” (292-293).

Милюков с точки зрения “речевой” активности значился среди бесспорных лидеров. В III Думе на его счету 73 выступления с парламентской трибуны, в IV Думе - 37. “Фирменными” темами Милюкова были внешняя политика и международные отношения. От имени фракции он выступал и по многим внутриполитическим проблемам, касающимся народного просвещения, аграрной реформы, местного самоуправления. Иногда Павел Николаевич появлялся на трибуне, потому что по каким-то вопросам “не находилось подготовленных работников”. Случалось, что во фракции просто не было желающих выступать в соответствии с “тактическими директивами” Милюкова.

(в том числе несколько анахронически звучащие выражения, например “осьмнадцатый век”).

Милюкова по праву называли одним из самых эрудированных политиков. Об его способностях полиглота ходили легенды. Говорили, что Павел Николаевич владеет почти двумя десятками иностранных языков и ежедневно прочитывает массу зарубежных газет и журналов. Страстью Милюкова были книги, собиравшиеся с обычной для него фундаментальностью. Помимо прекрасной библиотеки, состоявшей главным образом из исторической литературы, Милюков уже в думский период, в Петербурге, собрал новую библиотеку - книги по политике, экономике, праву. Третья библиотека - более 10 тысяч томов - появилась у него в Париже.

Современников поражала работоспособность Милюкова. Его день начинался за письменным столом в шесть-семь часов утра и завершался зачастую после полуночи в редакции партийной газеты “Речь” (с 1906 года и вплоть до осени 1917 года он был ее соредактором и почти ежедневно писал для нее передовицы). Редактор газеты И. В. Гессен вспоминал, что Милюков появлялся неизменно ночью, “как-то шумно и широко отворяя дверь. Вместе с ним в комнату врывалось оживление, бодрость, уверенность… Усевшись на свое обычное место за одним из столов, он принимался за чтение приносимых из наборной сверстанных полос, отвечая в то же время на обращенные со всех сторон вопросы и попивая чай. Нередко тут же, среди непрекращающегося шума, он писал статьи, не прерывая участия отрывочными репликами в общих разговорах”8. Несмотря на занятость кадетский вождь успевал посещать светские мероприятия, любил ходить в театры, на вернисажи, участвовал в благотворительных балах. Любимым домашним развлечением было музицирование -

в квартире Милюкова собирался небольшой оркестр, Павел Николаевич играл на скрипке или альте, а Анна Сергеевна исполняла партии на рояле.

Обосновавшись в Петербурге, Милюков впервые занялся обустройством оседлой жизни - это позволяли и финансовые возможности. Кроме депутатского жалованья и зарплаты в газете ощутимый доход приносила продажа постоянно переиздававшихся “Очерков по истории русской культуры”. Анна Сергеевна открыла собственное издательство и занималась всеми делами, связанными с изданием и реализацией книг мужа. Милюковы, поначалу жившие в небольшой квартире в Эртелевом пер., 8, купили просторную квартиру в новом доме на Песках. В Крыму, недалеко от Судака, на приобретенном в собственность участке была построена небольшая дача. “Ближней” дачей они обзавелись в Финляндии, на берегу залива. Купив живописный участок, они радикально перестроили находившуюся на нем деревенскую избу - получился эффектный дом с балконами, террасой и башней, был устроен даже бассейн с фонтаном.

Патриотизм с политическим подтекстом

Конечно, было бы упрощением полагать, что Милюков сполна разделял “патриотический энтузиазм”, захлестнувший широкие слои общества после вступления России в войну. Вопреки ярлыкам, которые использовались большевиками в 1917 году для изображения Милюкова фанатичным “шовинистом”, выразителем “империалистических интересов крупной буржуазии”, до начала войны в правительственных кругах его считали, напротив, “пораженцем”. Павел Николаевич не разделял распространенные (в том числе у части либералов) панславистские установки, полагая: Россия должна пожертвовать “солидарностью” с балканскими славянами, чтобы избежать участия в общеевропейской войне. Лидер кадетов считал войну навязанной России, тем не менее был убежден в необходимости “реалистичного” подхода к происходящим мировым катаклизмам. Одна из важнейших задач России, отвечающая ее национальным интересам и потребностям экономического развития, - обеспечение контроля над проливами. Милюков говорил, что может “по справедливости гордиться” прозвищем “Милюков-Дарданелльский” (384-385, 390-392).

“Патриотический энтузиазм” либералов в трактовке Милюкова придавал войне особый идеологический смысл. Проводилась параллель, что благодаря победе “страна станет ближе к своей заветной цели” - под ней подразумевалось торжество идеалов конституционализма, проведение либеральных реформ, расширение свобод. Для политического будущего России было важно и то, что ее партнерами по коалиции являлись “образцовые” демократические государства Европы. Сверхзадачу лидер кадетов формулировал так: “Да здравствует свободная Россия в освобожденном ее усилиями человечестве!”9 На фоне других кадетских лидеров Милюков выделялся искренней, отчасти фанатичной верой в победу России. Выстроив идеологическую конструкцию, согласно которой успешное завершение войны играло колоссальную политическую роль, Павел Николаевич не сможет пересмотреть этот взгляд и в период работы во Временном правительстве. Милюков всегда категорически отвергал возможность заключения перемирия или хотя бы отказа от “имперских” целей России в мировой политике. Он придерживался своей позиции даже в ситуации бесконечных поражений русской армии, нарастающей хозяйственной разрухи, усиления антивоенных настроений. Партийные товарищи Милюкова с разочарованием реагировали на его чрезмерно оптимистичный, не лишенный “догматизма” настрой: “Споры сразу обрывались при появлении Милюкова, с ним никто не решался вступать в прения, считая это бесцельным. “Дарданеллы” действительно превратились у него в навязчивую идею, мешавшую следить, оценивать и приспосабливаться к меняющейся обстановке”10. Отношение к войне имело у Милюкова и личную, трагическую окраску. В 1915 году на фронте, при отступлении русских войск в Восточной Галиции, погиб младший сын Сергей, отправившийся на фронт добровольцем. В армии служил и старший сын Николай - артиллеристом, а затем летчиком (398-399).

В августе 1915 года в Думе был сформирован Прогрессивный блок - впервые возникло устойчивое оппозиционное большинство (за его рамками оказались лишь крайне правые и левые). “Автором блока” и его лидером стал Милюков, отмечавший позже, что “это был кульминационный пункт моей политической карьеры” (404). В преддверии создания блока, выступая на открытии думской сессии 19 июля 1915 года, Милюков обозначал возвращение либералов к более активной линии поведения: “Патриотическая тревога народных представителей оказалась, к сожалению, вполне основательна. Тайное стало явным, и все успокоения оказались только словами. Страна словами управляться не может. Народ хочет теперь сам приняться за дело и исправить упущения. В нас он видит первых законных исполнителей своей воли. И он посылает теперь нас с другим определенным наказом: сказать власти всю правду о стране, узнать для страны всю правду о власти и сделать то, что осталось ею недоделано”11.

Политики подразумевали, что блок должен стать и инструментом предотвращения революции. По выражению Милюкова, объединение было направлено не только против “верхов”, но и против “опасности снизу”. Формула оппозиционной тактики - “слова - это дело” - рассматривалась как универсальное средство. Думским политикам, не желающим стихийных революционных выступлений, следует критиковать власть в стенах парламента, бескомпромиссно высказывая претензии от имени народа. Отвергая возможность вмешательства в политическую жизнь “улицы”, Милюков и за две недели до Февральской революции, 15 февраля 1917 года, заявлял в Думе: “Наше слово есть уже наше дело. Слово и вотум суть пока наше единственное оружие”12.

Главное программное требование блока - создание правительства, способного обеспечивать “единение со всей страной и пользоваться ее доверием”. Милюков признавал, что эта формулировка “умышленно неопределенна”, но зато позволяет объединить максимум политических течений, в том числе тех, кто выдвигал жесткий лозунг “ответственного министерства” (на его взгляд, заведомо неприемлемый для власти и, следовательно, “революционный”) (408). При этом примечательно, что многие либералы, в том числе Милюков, и сами без энтузиазма смотрели даже на гипотетическую перспективу вхождения думских лидеров в правительство. Взять на себя ответственность за управление страной в столь неблагоприятной ситуации - значит рисковать потерей популярности!

Совсем другое дело - разоблачительные популистские выступления с думской трибуны. Осенью 1916 года, в преддверии запланированного на 1 ноября открытия думской сессии, Милюкова волновало то, что “в обществе наблюдается явное падение интереса к Думе”13. Между тем, как откровенно заявлял Павел Николаевич на заседании парламентской комиссии по военным и морским делам, публичное бездействие и нерешительность повредят политикам, желающим переизбраться в Думу осенью 1917 года: “Жизни этой Думе остался всего один год, и у этой Думы остается в распоряжении только одна сессия, чтобы показать, что она такое. Как она себя покажет в эту сессию и с чем она и явится перед лицом своих избирателей. Ответом же будет 5-я Дума”14. Поэтому, чтобы не упустить инициативу, думская оппозиция должна активнее следовать политической конъюнктуре. Ключевая тема, подсказываемая запросами массового сознания, - поиски “внутреннего врага”. Не нужно отказываться от эксплуатации популярных среди обывателей слухов и легенд, дискредитирующих царскую власть. Как настаивал Милюков при выработке стратегии блока, основной акцент должен делаться на патриотической риторике, на разоблачении “темных сил”: “Сосредоточить напор на Штюрмере (председатель Совета министров и министр иностранных дел. - И. А.)”, упоминая, разумеется, и одиозного военного министра Сухомлинова. “Красная нить - наш патриотизм: они не могут довести [войну] до конца”, - формулировал Милюков15.

Речь Павла Николаевича 1 ноября предопределила стиль большинства оппозиционных выступлений в последующие месяцы, вплоть до Февраля 1917-го. Отталкиваясь от циркулирующих в обществе слухов о влиянии “темных сил” и намерениях “камарильи” заключить “сепаратный мир” с Германией ради предотвращения революции, Милюков неоднократно повторял риторический вопрос: “Что это, глупость или измена?” Помимо Штюрмера, оказавшегося главной мишенью критики, в связи с темой “немецкого засилья” и порочной дворцовой камарильи упоминалась (под прикрытием газетной цитаты на немецком языке) императрица Александра Федоровна. Выступление Милюкова вызвало колоссальный резонанс. “Эти слова (“глупость или измена?” - И. А.) били как молотом по голове, ибо они формулировали как раз то страшное, что всех мучило, - вспоминал кадет В. А. Оболенский. - Я возвращался с этого заседания Думы с чувством одержанной победы. Беспощадные слова, сказанные откровенно, перед всей Россией, восприняли как смертельно-опасное оружие, вонзенное в самое сердце врага”16. Сразу после выступления, на совещании кадетской фракции, Милюкову устроили овацию, выразив “горячую признательность за его блестящую речь”: “Благодарим и гордимся!”

Позже Милюков, как и другие лидеры оппозиции, признавал отсутствие надежных доказательств “разоблачений”. Он отмечал, что и сам не имел однозначного ответа на вопрос о “глупости или измене”, но “аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование - даже там, где сам я не был в нем вполне уверен” (445). В показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Милюков говорил, что практически единственной основой для его речи были настроения в политических и дипломатических кругах союзных стран, где внешнеполитическая деятельность Штюрмера производила “удручающее” впечатление. Лидер кадетов столкнулся с этим летом 1916 года, во время визита в Европу в составе парламентской делегации17.

Под воздействием думской “бури и натиска” Николай II отправил в отставку Штюрмера, но принципиальных изменений политического курса не произошло, конфликт между властью и общественными силами оставался столь же острым. Многие политики, в том числе кадеты, затем будут упрекать Милюкова за то, что он увлекся опасной игрой, не просчитывая, как дискредитация власти (в том числе Верховной) отразится на “возбуждении” населения, на его готовности к революционным выступлениям. На вопрос: “Отдаете ли вы себе отчет, что это начало революции?” - Павел Николаевич отвечал: “Только в вашем пессимистичном воображении. До этого еще далеко”18. Известный историк и участник событий Февраля 1917 года С. П. Мельгунов, реконструируя впоследствии психологические мотивы поведения Милюкова, полагал, что лидер кадетов “был в действительности очень далеко от мысли о возможности близкой революции. Угроза “революции” для него была только средством воздействия на власти и отчасти на своих единомышленников, которые, по выражению информаторов Деп<артамента> Полиции, испытывали непомерный страх перед революцией”19.

Выдвинутый революцией

Ранним утром 27 февраля 1917 года Павел Николаевич был разбужен швейцаром - в казармах Волынского полка, напротив дома, где тогда жили Милюковы (Бассейная ул., 60, угол с Парадным переулком), происходит что-то странное. Выглянув с балкона, Милюков увидел выбегающих из казармы волынцев. Простившись с взволнованной Анной Сергеевной, Милюков тотчас отправился пешком в Таврический дворец - на улицах уже начиналась стрельба…

Указ о роспуске Думы был объявлен, но депутаты не разошлись, собравшись на “частное совещание”. Милюков предлагал подождать прояснения ситуации, а пока создать Временный комитет членов Думы “для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями” во главе с М. В. Родзянко. Только ночью председатель Думы согласился объявить о взятии власти Временным комитетом.

В первые дни революции Милюкову, как и другим думским лидерам, приходилось много выступать на публике, перед толпами солдат, рабочих, просто активных обывателей. Обычно рациональный и “академичный” в речах, Милюков, оказываясь перед экзальтированной аудиторией, прибегал к далеко не профессорским ораторским приемам “уговаривания”. Стремясь расположить к себе слушателей, он ставил вопросы, подразумевающие положительные ответы-заклинания. Выступая 28 февраля в Екатерининском зале перед лейб-гренадерами, Милюков призывал: “Помните, единственное условие нашей силы - наша организованность. Только вместе с офицерами вы будете сильны. Неорганизованная толпа силы не представляет... Помните, что враг не дремлет и готовится стереть нас с вами с лица земли (Возгласы: “Не будет этого”). “Так этого не будет?” - “Не будет!” - раздается единодушный ответ военных”20.

Но гораздо более значимой была закулисная сторона деятельности Милюкова, касающаяся организации новой власти. От имени думского комитета он вел переговоры с контактной комиссией Исполкома Петроградского Совета о создании Временного правительства и его программе. В процессе изнурительного политического торга он стремился, чтобы на переходный период, до созыва Учредительного собрания, были созданы все условия для проведения Временным правительством умеренной, либерально-демократической политики, отвечающей “общенациональному”, “надклассовому” смыслу революции.

Милюков был движущей силой интриги против М. В. Родзянко. Павел Николаевич, как и большинство лидеров блока, выступал против формальной связи правительства с Думой “третьего июня”, которая уже “была тенью своего прошлого” и не могла считаться “фактором сложившегося положения”. Фигура казавшегося чрезмерно “правым” октябриста Родзянко явно не вписывалась в компромисс с Исполкомом Петроградского Совета о формировании Временного правительства. Сказывалась здесь и напряженность личных взаимоотношений Родзянко и Милюкова, негласная борьба за лидерство над парламентской оппозицией. Милюков и ряд влиятельных деятелей думского комитета делали ставку на руководителя Земско-Городского союза князя Г. Е. Львова (впоследствии возникнут серьезные сомнения в правльности такого решения).

За исключением трудовика А. Ф. Керенского, Временное правительство состояло из политиков-либералов, доминировали кадеты. Как и предполагалось, Павел Николаевич стал министром иностранных дел. Днем 2 марта в Екатерининском зале Таврического дворца Милюков объявил об образовании правительства. То, что еще не был получен акт об отречении Николая II, не смущало лидеров демократического правительства, берущих на себя “всю полноту власти” (как исполнительной, так и законодательной). Обосновывая легитимность новых руководителей страны, Милюков нашел эффектный, в духе текущего момента ответ на вопрос “Кто вас выбрал?”: “Я мог прочесть в ответ целую диссертацию. Я ответил: “Нас выбрала русская революция!” Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались как на канонический источник нашей власти” (465).

Но, видя разгул революционной стихии в Петрограде, Милюков настаивал на сохранении монархии (разумеется, конституционной) - мол, населению необходима традиционная форма “исторической власти”. 3 марта, на совещании деятелей думского комитета и членов Временного правительства, состоявшемся на квартире князя М. С. Путятина, только Милюков и лидер октябристов

А. И. Гучков возражали против отказа великого князя Михаила Александровича от престола. Лидер кадетов буквально умолял брата Николая II принять престол, убеждал коллег, что правительство без опоры на привычный символ власти “окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений” и не доживет до Учредительного собрания. Павел Николаевич призывал действовать, срочно отправиться в Москву, где анархия еще не охватила армию, найти надежную вооруженную силу и, объявив о восшествии на престол Михаила, попытаться навести порядок. Милюкову как убежденному стороннику конституционной монархии, которая даже в условиях Февраля казалась ему самой надежной гарантией политической стабильности, обеспечения свобод и либеральных реформ, было трудно отказываться от “единственно верной” схемы. К тому же, по меткому выражению М. А. Алданова, в тот момент в “военно-политическом уравнении все величины были неизвестными”21. Да и спустя годы нельзя дать однозначный ответ: помогло бы формальное сохранение монархии остановить политическую радикализацию масс и создать твердую власть или, напротив, разбудило бы еще более разрушительную стихию.

Дипломатия против политики

Как бы то ни было, но Милюков, пригрозивший было отказом от вступления во Временное правительство, смирился с позицией подавляющего большинства кадетских лидеров: “Все они убеждали меня, что в такую минуту я просто не имею права уходить и лишать правительство той доли авторитета, которая связана с занятой мной позицией. Широкие круги просто не поймут этого. Я уже и сам чувствовал, что отказ невозможен” (469). Милюков возглавил Министерство иностранных дел, что в любом случае было для него триумфом, к которому он шел всю жизнь.

Получив портфель руководителя российского внешнеполитического ведомства, Милюков чувствовал себя уверенно, резонно полагая, что профессионально уже давно готов к этой работе. Милюков не без удовольствия отмечал, что “был единственным министром, которому не пришлось учиться на лету и который сел на свое кресло в министерском кабинете на Дворцовой площади как полный хозяин своего дела”. Он “ценил заведенную машину с точки зрения техники и традиции”, и кадровые перестановки в МИДе были минимальны (480). Бывший оппозиционер не планировал принципиальных изменений во внешнеполитическом курсе: “Я исходил из мысли, что у нас нет царской дипломатии и дипломатии Временного правительства; у нас есть дипломатия союзническая”. У нового министра иностранных дел были все основания полагать, что в умеренных общественных кругах России и в правительственных сферах стран-союзников он вызывает доверие, и его воспринимают как “знак того, что Россия не изменит обязательствам, которые она заключила, и целям, которые она себе поставила”22.

По стилю поведения и настроениям, демонстрируемым на публике, Милюков сполна соответствовал атмосфере “медового месяца революции”, всеобщего “Праздника Свободы”. “Редко приходилось наблюдать такое ликующее настроение, какое переживал в эти дни Павел Николаевич, - вспоминал вице-директор I департамента МИДа В. Б. Лопухин. - Осуществилась давнишняя его мечта. Он - облеченный доверием народа, авторитетнейший в глазах народа, каким мнил себя в ту пору Милюков, руководитель внешней политики России... Искрящиеся восторгом глаза. Не сходящая с уст радостная улыбка. Сипота заглушает речь. Улавливаются лишь отдельные отрывистые возгласы: └Бескровный переворот. Бурный поток стихийного народного подъема. Входит в спокойное русло. Лишь не стать ему поперек течения. Держаться берегов. Направлять. Не давать вылиться из русла. Перспективы самые радостные!””23.

В качестве министра иностранных дел Милюков сразу столкнулся с неразрешимым противоречием - между официальной трактовкой демократической властью нового смысла и задач участия России в войне и реальными настроениями масс. Февральский переворот идеологически обосновывался элитой как “акт национальной самозащиты”, как “народно-русская” революция, стихийный протест против “изменнического” царизма, ведущего страну к разгрому и порабощению “кайзеровской Германией”. Преувеличивая степень “патриотизма” населения, внушая и себе, и обществу иллюзию о готовности “граждан Свободной России” бороться с внешним противником до победного конца, деятели Временного правительства рассчитывали вызвать в массах прилив энтузиазма, поднять боевой дух армии. Милюков - один из наиболее рьяных проповедников подобной идеологии. Как нарушение союзнических обязательств он гневно отметал любые мысли о том, что России нужно попытаться ускорить заключение мира, поскольку она просто не способна продолжать войну. Для Павла Николаевича был неприемлем отказ (хотя бы только на словах!) от прежних договоренностей о послевоенных геополитических интересах России. Милюков был намерен любой ценой обеспечить выполнение “секретных договоров” (прежде всего это касалось получения Россией Константинополя и контроля над проливами Босфор и Дарданеллы).

Считавшийся сторонником политических компромиссов, Милюков был непримирим в вопросах международных отношений и российского внешнеполитического курса. И не случайно впоследствии многие политики будут приводить это как свидетельство “догматичности”, “доктринерства”, “упрямства” лидера кадетов, неспособности быть “реальным политиком”, трезво оценивающим ситуацию. Даже военный и морской министр Гучков (гораздо более правый по своим взглядам) указывал на отсутствие у Милюкова понимания сложившейся ситуации: русская армия не может далее вести войну. “Милюков более толстокожий, и впечатления у него были иные, чем у меня”, - отмечал Гучков; кроме того, Павел Николаевич имел дело “с полными радужных надежд дипломатами”, а не “с бунтующими солдатами”24.

Лидер кадетов очутился в положении, когда он должен лавировать, примиряя собственные представления о внешней политике с решением дипломатических задач и, главное, с необходимостью учитывать непростую внутриполитическую конъюнктуру. Союзники в лице руководителей дипломатических миссий настаивали, чтобы Временное правительство однозначно заявило о намерении России выполнять все союзнические обязательства. В свою очередь, руководители Петросовета требовали, чтобы правительство в специальной, для “внутреннего употребления”, декларации четко сказало об отказе от “империалистических стремлений” и готовности безотлагательно предпринять шаги по достижению всеобщего мира. Они утверждали, что такое заявление поднимет боевой дух “революционной армии” и хоть как-то удержит ее от разложения. Интересно, что с аналогичных позиций пытались скорректировать внешнеполитический курс Милюкова и его коллеги по правительству. Наиболее активным критиком Милюкова был “заложник демократии”

А. Ф. Керенский, которого неизменно поддерживали М. И. Терещенко,

Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов (связанные с ним масонскими узами). Более того, вскоре к интригам против Милюкова подключились союзники - особенно британский посол Джордж Бьюкенен. Он делал ставку на Керенского и Терещенко - первый рассматривался как будущий военный министр, второй - как глава МИДа. В отличие от непопулярного в народных массах Милюкова, они, казалось, имели больше возможностей удержать Россию от выхода из войны, увлечь армию идеями “революционного оборончества”, восстановить дисциплину. При этом молчаливо подразумевалось: если Россия под давлением внутриполитических обстоятельств откажется от “империалистических” требований, то союзники, разумеется, не будут этому противиться.

28 марта было опубликовано составленное Милюковым и утвержденное правительством и контактной комиссией Исполкома Петросовета “Заявление о целях войны”. Декларация предназначалась для граждан России - попытки придать ей характер дипломатического акта Милюков решительно пресек. Требуемая “революционной демократией” формула “без аннексий и контрибуций” заменялась в тексте эвфемизмами, которые могли толковаться по-разному. Правительство провозглашало: “Предоставляя воле народа (то есть Учредительному собранию. - И. А.) в тесном единении с союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и с ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России - не господство над другими народами, не отнятие у них их национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления внешней мощи своей за счет других народов, как не ставит своей целью ничьего порабощения и унижения”. К радости Милюкова, в текст удалось включить слова о том, что “русский народ не допустит, чтобы родина его вышла из великой борьбы униженной, подорванной в своих жизненных силах”. Говорилось также о намерении правительства “ограждать права нашей родины, при полном соблюдении обязательств, принятых в отношении наших союзников”. За последней формулировкой можно было понимать и соблюдение условий пресловутых “секретных договоров”.

Толчком к отставке Милюкова стала публикация ноты Временного правительства к союзникам, по сути повторявшей “Заявление…” от 28 марта. Уличные беспорядки, спровоцированные большевиками 20-21 апреля, стали удобным аргументом как для лидеров Исполкома Петроградского Совета, так и для большинства министров: фигура Милюкова непопулярна в массах из-за его бескомпромиссности по вопросу о “войне до победного конца”, и он должен уйти в отставку. Предложение занять пост министра просвещения Милюков отверг с возмущением. Он выступил и против идеи создания коалиционного правительства, убеждая премьера Г. Е. Львова в необходимости разрыва с Советом и принятия суровых мер по наведению порядка и, в частности, борьбе

с большевиками.

В принципе Милюков с самого начала “не считал своего положения прочным” и был психологически готов к отставке. Наверное, не случайно Павел Николаевич отказался переезжать в роскошную квартиру министра иностранных дел в здании министерства, как это было заведено у его предшественников. Когда приходилось допоздна оставаться в министерстве, он ночевал в маленькой комнатке для служащих, куда распорядился поставить кровать. При Милюкове в министерстве почти не устраивались приемы. Разве что вскоре после Февральской революции, в Страстную пятницу, коллеги по кадетской партии пришли поприветствовать Милюкова, а заодно отметить Пасху (кстати, Павел Николаевич всегда был человеком нерелигиозным и не имел привычки ходить в церковь). А. В. Тырковой-Вильямс запомнилась неожиданная просьба, с которой Анна Сергеевна обратилась ко всем приглашенным. “Только знаете, - прибавила она извиняясь, - сейчас так трудно достать провизию, что нам приходится просить гостей принести кто что может”. Своеобразное впечатление производило праздничное застолье: “Накрыт стол был чудесно: фарфор, стекло, серебро - все по-министерски. И несколько живописных статуеобразных лакеев в ярких ливреях стояли вдоль стен, как живые напоминания о пышности минувшего режима. На их невозмутимых лицах не промелькнуло ни тени удивления или насмешки, когда мы стали, шурша жирными бумажками, разворачивать наши пакетики и беспорядочно раскладывать их по тарелкам. Анна Сергеевна суетилась, бегала вокруг стола, подставляла тарелки. Было похоже на студенческую пирушку, а не на министерское разговенье”25. Сходную картину представлял и единственный “дипломатический” обед 1 мая, накануне отставки Милюкова, - поводом был отъезд из России посла Франции Мориса Палеолога. По свидетельству Павла Николаевича, “общее настроение было похоронное” (501).

Долгое осмысление

Покинув Временное правительство, Милюков ничуть не умерил политической активности. Главный вопрос - о продолжении участия в войне России - Милюков все более жестко ставил во взаимосвязь с проблемой подавления анархии и пресечения деятельности большевиков. Милюков неутомимо разоблачал происки внешних и внутренних врагов. Он утверждал, что “выгодная для Германии формула” - “мир без аннексий и контрибуций” - завезена из Берлина через Швейцарию. Враги России “заблаговременно заготовили против нас духовную отраву и отравителей и доставили то и другое”. Для Милюкова большевики - “люди, заведомо находящиеся на службе у Германии”. Он призывает всеми силами прекратить “дьявольски умелую пропаганду наших врагов”, которая попадает на такую чрезвычайно благоприятную почву, как “смертельная усталось” солдатских масс26. В своих разоблачениях “немецкой интриги” Милюков утверждал, что “германские деньги” способствовали удалению его самого и А. И. Гучкова из первого состава Временного правительства27. Заметим, что и в массовой пропагандистской литературе подчас проводились характерные ассоциации. Милюков в Думе “обличал измену Штюрмера и преступность Протопопова”, и “за это Царское Правительство хотело судить Милюкова”, а в апреле 1917 года Милюкову пришлось уйти в отставку из-за происков “большевиков-ленинцев и интернационалистов”, то есть “немецких агентов”28.

Летом 1917 года, наблюдая усиление большевизма, безудержный рост разложения в армии и тылу, бессилие коалиционного Временного правительства и считая неудачи на фронте следствием всего этого, Милюков включается в поиск путей установления “твердой власти”. Как и многие политики-либералы, умеренные общественные деятели, представители деловых кругов, он связывает надежды с фигурой генерала Л. Г. Корнилова. Милюков поддержал предлагаемую Корниловым программу наведения порядка, о чем прямо заявил

14 августа на Государственном совещании в Москве. И тогда, и в последующем, анализируя события русской революции, Милюков был убежден, что существовала только одна альтернатива - Корнилов или Ленин. В то же время, встречаясь с Корниловым, лидер кадетов убеждал его в недопустимости разрыва с Керенским. Контрреволюцию как отрицание либерально-демократических завоеваний Февраля 1917-го лидер кадетов однозначно отвергал.

27 августа, когда Керенский неожиданно объявил о мятеже Корнилова и назвал его государственным изменником, Милюков попытался выступить посредником, предлагал Александру Федоровичу содействие в урегулировании “недоразумения”, выражал готовность поехать для этого в Ставку.

Но в итоге сам Милюков был фактически выслан из Петрограда - в Крым!

30 августа Керенскому принесли текст передовицы Милюкова, снятой из верставшегося номера “Речи” типографскими рабочими, - в ней Павел Николаевич недвусмысленно высказывался в поддержку Корнилова. Керенский был взбешен и, вызвав к себе наиболее влиятельных в партии кадетов В. Д. Набокова и М. М. Винавера, предложил им “деликатную миссию” - убедить Милюкова временно уехать за границу или в Крым. Керенский объяснял, что собирается сформировать новое правительство с участием кадетов, но опасается, что фигура Милюкова, продолжающего активно заниматься политикой, вызовет в массах негативное отношение ко всей “комбинации”. “Я отдавал себе отчет, что все поступки лидера кадетов Милюкова, каждая статья, которую он написал, каждая речь, которую он произнес, вызовут новую волну возмущения, как это уже было в марте и апреле”, - вспоминал Керенский29.

Приход к власти большевиков Милюков воспринял как почти что случайный эпизод и считал, что долго они не продержатся. В дни Октябрьского переворота Павел Николаевич уезжает из Петрограда в Москву, где включается в организацию антибольшевистских сил. Не дожидаясь открытия Учредительного собрания, членом которого он был избран, Милюков отправляется на Дон, в Новочеркасск, и участвует в формировании Добровольческой армии под началом М. В. Алексеева. Цели и принципы белого движения были сформулированы в Декларации Добровольческой армии, написанной Милюковым. Но вскоре он расходится с вождями Добровольческой армии. Неприятие Милюкова вызвали, в частности, попытки Корнилова единолично сформировать управление, не связывая себя поддержкой прибывших на Дон политических деятелей. Павел Николаевич был убежден, что без участия политических партий военные власти не найдут у населения сочувствия. В начале 1918 года, покинув Новочеркасск, он добирается до Киева и совершенно неожиданно вступает в контакт с командованием германских войск. Милюков уверен, что их армия, оккупирующая Украину, - единственная реальная сила, и с ее помощью можно занять Петроград и Москву, свергнуть Советы и создать “всероссийскую национальную власть”. Коллеги по ЦК партии кадетов были потрясены столь радикальной переориентацией своего лидера. Милюков в ответ отказывается от обязанностей председателя ЦК. Впрочем, уже осенью 1918 года, после капитуляции Германии, разногласия потеряли практический смысл.

Очередной тактический поворот Милюкова приходится на конец 1919-го - начало 1920 года. Павел Николаевич разочарован в белом движении и не видит перспектив вооруженной борьбы. Эти настроения находят отражение и в редактируемом им ежемесячном журнале “New Russia”, издававшемся в Лондоне на английском языке. Но и в случае с провозглашением в 1920 году “новой тактики”, в которой большая часть эмиграции усмотрела “примирение с большевизмом”, на Милюкова-политика оказывал огромное влияние Милюков-историк с его способностью к глубокому, трезвому анализу. Подготовив за годы Гражданской войны фундаментальный трехтомный труд “История второй русской революции”, Павел Николаевич по-новому осмыслил многие процессы, определившие характер революции 1917 года и сделавшие закономерной победу большевиков. Важнейшим фактором он называет поведение народных масс, в отношении к которым российская политическая элита (за исключением большевиков, оказавшихся циничными, жестокими, но притом реальными политиками) продемонстрировала полную несостоятельность. Не боясь вступить в диссонанс с идеологическими установками, характерными в целом для эмиграции, Милюков утверждает: революция имела глубинные социальные корни, связанные с историческим прошлым России и предопределяющие теперь ее будущее.

Доклад “Что делать после Крымской катастрофы?”, с которым Милюков выступил в декабре 1920 года, ознаменовал идеологическое оформление “новой тактики”. Фактически Милюков шел на раскол партии, поскольку почти все кадетские лидеры считали его позицию ошибочной (и вскоре им был создан надпартийный Республиканско-демократический союз (объединение)). Отстаивая установки “новой тактики”, Милюков утверждает, что принесенные революцией изменения в социальной и политической системе необратимы. Вооруженная борьба с большевиками невозможна, в первую очередь по причине ее непопулярности у населения, уставшего от кровопролитной гражданской войны, - поэтому ратующие за ее продолжение эмигрантские организации не имеют никаких шансов на поддержку в России. Главная ставка должна делаться на разложение большевистского режима изнутри. Не переоценивая силы оппозиции, сохранившейся в Советской России, Милюков основную надежду возлагал на широкие слои населения - на крестьян-собственников и городскую “мелкую буржуазию”. Введение нэпа представлялось как свидетельство эволюции режима, которая может привести его на путь Термидора. В появлении многомиллионных слоев населения, заинтересованных в “свободной экономической деятельности”, в неотвратимо возникающих “мелочах жизни”, он усматривал возрастающую угрозу для большевистских правителей, пытающихся сохранить диктатуру. Возврат к монархии впредь невозможен. Антикоммунистические силы, рассчитывающие на победу, должны гарантировать сохранение завоеваний революции. Полученная крестьянами земля должна остаться в их распоряжении, надлежит и далее решать “рабочий вопрос”, проводя государственную политику охраны наемного труда, особое внимание следует уделять народному просвещению30. Как показали последующие события, все эти надежды на “внутреннее преодоление большевизма” оказались утопией - демократическая эмиграция вновь недооценила коммунистический режим и его “умение властвовать”.

В начале 20-х годов Милюков подвергался не только нападкам в правой печати, но и угрозам физического насилия со стороны монархистов. Товарищи по партии отмечали, что Милюкову всегда был чужд “рефлекс страха”. К примеру, он отказывался от охраны после первой русской революции, когда черносотенцы устраивали на него охоту, сохранял хладнокровие перед агрессивными толпами и анархиствующей “красой и гордостью” в 1917 году. Тем не менее в первые годы эмиграции Павлу Николаевичу приходилось жить на конспиративных квартирах. О реальности угроз можно судить хотя бы по совершенному на него покушению в зале Берлинской филармонии 28 марта 1922 года, во время выступления с лекцией. Милюков чудом уцелел, но от пуль террористов погиб В. Д. Набоков.

С 1 марта 1921 года по 14 июня 1940 года, то есть до дня вступления в Париж немецких войск, - Милюков являлся главным редактором ежедневной газеты “Последние новости”. Газета была приобретена в собственность группой Милюкова (годом ранее она начала выходить как беспартийное, информационное издание, но не смогло завоевать популярности). С появлением Милюкова у издания оформилось “политическое лицо”, и вскоре “Последние новости” превратились в “большую”, солидную газету европейского уровня. Как свидетельствуют документы бухгалтерии “Последних новостей”, в первое время Милюков вкладывал значительные личные средства в развитие газеты. Либеральные “Последние новости” считались самым читаемым печатным органом эмиграции. В газете публиковались И. А. Бунин, А. М. Ремизов, Б. К. Зайцев,

М. А. Алданов, М. И. Цветаева, В. В. Набоков, З. Н. Гиппиус, А. Н. Бенуа… Как и в “Речи”, каждый номер открывался передовицей Милюкова - они были незаменимым пропагандистским орудием в его политической борьбе.

В эмиграции Милюков продолжал много писать. Заметным явлением стала двухтомная работа “Россия на переломе”, посвященная гражданской войне и начальному периоду большевистского режима. Вернувшись после долгого перерыва к научной деятельности, Милюков основательно переработал “Очерки по истории русской культуры” (первый том “распух” почти в два раза). “Юбилейное” издание “Очерков…” вышло в Париже в 1936 году - спустя 40 лет после публикации первого тома. Множество статей было написано Милюковым для Британской энциклопедии. Вынужденный постоянно думать о зарабатывании денег на жизнь, Павел Николаевич часто выступал с платными лекциями по русской истории во многих странах Европы, в университетах США.

В 1935 году скончалась Анна Сергеевна. Впервые друзья видели Милюкова буквально убитым горем. Но не напрасно и раньше у Павла Николаевича была репутация человека с железной выдержкой и самообладанием (его называли даже “каменным котом”!). Спустя несколько месяцев Милюков женился на Нине Васильевне Лавровой. С “молоденькой миловидной дамой” он познакомился еще в 1912 году на вокзале, ожидая поезд. Мимолетная встреча переросла в продолжавшиеся более двух десятилетий близкие отношения. Объединяло их и общее увлечение музыкой - Лаврова оказалась “прекрасной музыкантшей, обладавшей не только блестящей техникой, но и тонким музыкальным вкусом, развитым серьезной консерваторской школой”. Из своей маленькой, скромно обставленной квартирки Милюков переехал в просторную, ухоженную квартиру на бульваре Монпарнас. Несмотря на внешнюю “буржуазность” нового жилища, он сохранил привычную для себя обстановку кабинета - стены сплошь заставлены книжными полками, кресла завалены грудами газет, на рабочем столе бесчисленные бумаги, рукописи, письма. И здесь же, на краешке стола, Милюков предпочитал наскоро обедать. Бытовая сторона жизни, не слишком волновавшая Павла Николаевича в России, в изгнании играла для него еще меньшую роль - она исчерпывалась сохранением привычного кабинетного микромира.

Оставшись в 1940 году в свободной от немецкой оккупации части Франции, Милюков сначала жил в Виши, затем - в Монпелье, а весной 1941 года переехал в Экс-ле-Бэн - маленький городок на границе со Швейцарией. Павел Николаевич не хотел уезжать в США, куда его приглашали, - он верил в близкую победу над фашистской Германией, мечтал, что сможет вскоре возродить “Последние новости”. Милюков начал писать воспоминания, которые так и не успел завершить. Он внимательно следил за военными действиями на Восточном фронте и желал успеха советским войскам. Огромную радость принесла победа под Сталинградом. Тогда Милюков написал свою последнюю статью - “Правда о большевизме”, в которой прямо заявил о солидарности с советским режимом. Милюков был убежден, что для поколений, сформировавшихся в России уже в условиях послереволюционной действительности, коммунистический режим в полной мере органичен, близок и понятен.

Дон-Аминадо, фельетонист “Последних новостей”, вспоминал о встрече с Милюковым в 1942 году, в дешевеньком номере “Международной гостиницы” в Экс-ле-Бэн:

“Милюков и болел, и умирал, как тургеневский Базаров, любимый его герой.

Никогда не жаловался, ни о чем не просил, никого не затруднял, не тревожил.

Не откажите в пустяке, согласитесь быть моим душеприказчиком…

Отказываться было нельзя. Нотариус требовал душеприказчика на месте, остальные были в Париже и в Лондоне.

Пришлось согласиться. Павел Николаевич был искренне доволен, благодарил и крепким базаровским рукопожатием подчеркнул свою трогательную признательность.

Встречались мы с ним часто, почти в течение года с лишним, и закат его был высокий, ясный, Олимпийский…

П. Н. сидел в кресле, укутав ноги пледом, и долго смотрел на карту Европы, висевшую напротив, на стене.

Карта была утыкана разноцветными бумажными флажками, точно определявшими линию русского фронта.

Глядите, наши наступают с двух сторон и продвигаются вперед почти безостановочно…

Глаза его светились каким-то особым необычным блеском.

Он сразу оживлялся и повторял с явным, подчеркнутым удовлетворением:

Наш фронт… наша армия… наши войска…

В устах этого старого непримиримого ненавистника большевиков слово - наши - приобретало иной, возвышенный смысл.

В самые тяжкие и, казалось, безнадежные моменты он ни на один миг не переставал верить в победу союзников, в победу русского оружия.

До окончательного триумфа он так и не дожил”31.

в Экс-ле-Бэн. По окончании войны сын Николай перевез его прах в Париж, где он снова оказался вместе с Анной Сергеевной - в семейном склепе на кладбище Батиньоль.

1 Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1991, с. 37-38. Далее цитаты из этого произведения приводятся с указанием номеров страниц в тексте.

2 Перегудова З. И. Департамент полиции и П. Н. Милюков. // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000, с. 416.

3 Думова Н. Г. П. Н. Милюков. // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993, с. 269-270.

4 Подробнее см.: Эммонс Т. “Запоздалость” или “Своеобразие”? Проблема русского исторического процесса у П. Н. Милюкова. // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат,

с. 33-61; Медушевский А. Н. Неолиберальная концепция конституционных кризисов

в России. // Там же, с. 100-103.

5 Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. Лондон, 2000, с. 408, 412.

6 Маклаков В. А. Первая Государственная дума. Воспоминания современника. 27 апреля - 8 июля 1906 г. М., 2006, с. 9, 15-17.

7 Тыркова-Вильямс А. Указ. соч., с. 409-410.

8 Гессен И. В. П. Н. Милюков как журналист. // П. Н. Милюков: Сборник материалов по чествованию его семидесятилетия. 1859-1929. Париж , с. 195.

9 Государственная Дума. Четвертый Созыв. Стенографические отчеты. Сессия III. Пг., 1915, стб. 51-52.

10 Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет. // Архив русской революции. Т. 22. Берлин, 1937, с. 328-329.

11 Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия IV. Пг., 1915, стб. 92.

12 Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия V. Пг., 1917, стб. 1344.

13 Милюков П. Н. История Второй русской революции. М., 2001, с. 35.

14 РГИА. Ф. 1278. Оп. 5. Д. 446. Л. 269.

15 Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. // Красный архив. 1933. Т. 1 (56), с. 83, 90, 106 и др.

16 Оболенский В. А. Моя жизнь, мои современники. Paris, 1988, p. 502.

17 Падение царского режима. Т. VI. М.-Л., 1926, с. 343-345.

18 Гессен И. В. В двух веках… с. 347.

19 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту. (Заговоры перед революцией 1917 г.) Париж, 1979, с. 80.

20 Великие дни Российской Революции. Февраль 27 и 28-го, март 1, 2, 3 и 4-го 1917. Пг., 1917, с. 15.

21 Алданов М. А. Третье марта. // П. Н. Милюков: Сборник материалов… с. 33.

22 Буржуазия и помещики в 1917 году. М.-Л., 1932, с. 9.

23 ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 765. Л. 379.

24 Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993, с. 63, 107.

25 Тыркова-Вильямс А. В. Из воспоминаний о 1917 годе. // Грани. 1983. № 130, с. 128-129.

26 Милюков П. Н. Почему и зачем мы воюем? Пг., 1917, с. 48-49, 57-58.

27 Милюков П. Н. Россия в плену у Циммервальда. М., 1917, с. 29.

28 См., например: Толковник политических слов и политических деятелей. Пг., 1917,

29 Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. // Вопросы истории. 1991. № 7-8, с. 142-143.

30 Милюков П. Н. Три платформы Республиканско-Демократических Объединений. (1922-24 гг.). Paris, 1925, p. 7-50; Подробнее см.: Александров С. А. Лидер российских кадетов

П. Н. Милюков в эмиграции. М., 1996.

31 Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М., 1991, с. 293-295.

Преемник Михаил Иванович Терещенко

	Депутат Государственной думы III и IV созывов и Учредительного Собрания

Рождение 15 (27) января
Смерть 31 марта (1943-03-31 ) (84 года)
Место погребения

• Кладбище Батиньоль

Партия

• Конституционно-демократическая партия

Образование Московский университет (1882) Автограф Место работы

• Чикагский университет

Павел Николаевич Милюков на Викискладе

Семья

Образование

Главный исторический труд Милюкова - «Очерки по истории русской культуры». В первом выпуске изложены «общие понятия» об истории, её задачах и методах научного познания, определены теоретические подходы автора к анализу исторического материала, содержатся очерки о населении, экономическом, государственном и социальном строе. Во втором и третьем выпусках рассматривается культура России - роль церкви, веры, школы, различных идеологических течений.

В «Очерках» показал большую роль государства в формировании русского общества, утверждая, что Россия, несмотря на свои особенности, шла европейским путём развития, а также привёл свои доводы относительно приспособляемости русского «национального типа» к заимствованным общественным институтам. Полагая, что «существует ряд основных закономерных эволюций разных сторон социальной жизни», Милюков не считал возможным объяснять исторический процесс развитием производства или «духовным началом». Он стремился рассматривать единую историю как ряд взаимосвязанных, но разных историй: политической, военной, культурной и т. д.

Основным историографическим трудом Милюкова стала книга «Главные течения русской исторической мысли», представлявшая собой переработанный и дополненный курс университетских лекций. В книге содержится анализ эволюции русской исторической науки XVII - первой трети XIX века.

Первое, что бросается в глаза всякому, кто следил за научным путём П. Н. и, в частности, за его трудами по русской истории, это необыкновенная широта его научных интересов. Археология, этнография, лингвистика, история хозяйства, социального быта, политических учреждений и политической мысли, история культуры в тесном смысле этого слова, история церкви, школы и науки, литературы, искусства, философии - все это привлекало внимание Милюкова и останавливало на себе его пытливый взгляд исследователя, все эти далеко стоящие один от другого ряды явлений подвергал он своему анализу. И, надо прибавить, во всех этих областях он являлся не случайным гостем, а хозяином, всюду охватывал все, что сделано было исторической наукой до него, и стоял на высоте современных её достижений.

Его скромная квартира походила на лавочку букиниста. Там нельзя было сделать ни одного движения, не задев за какую‑нибудь книгу. Письменный стол был завален всевозможными специальными изданиями и документами. В этой обстановке мы просиживали вечера за приятными и интересными беседами

«Глупость или измена?»

Желание левой части Блока внести в декларацию обвинения правительству, содержащие упоминание об измене вызывало серьезные дискуссии. Слухи об измене царского правительства в пользу Германии, в основном связанные с императрицей Александрой Федоровной и Распутиным , уже давно циркулировали в русском обществе , однако далеко не все члены Думы верили в него, кроме того подобные публичные заявления ставили бы Блок под угрозу. Также существовали опасения, что подобные заявления негативно повлияют на общественные настроения в стране. Так, сторонник Блока генерал И. В. Гурко заявлял: «Пускать мысль об измене - и есть увеличение смуты в стране. Не задача Государственной думы это усиливать. Ставьте правительству в вину все - Сухомлинова , Манасевича . Но эта „измена“ будет понята иначе» . Милюков настаивал на резком тоне: «вести общие прения в первом же заседании, обставить это технически, идти на остановки и даже на белые полосы . Красная нить - наш патриотизм». Как отмечал В. В. Шульгин «в конце концов победило компромиссное решение. В резолюцию всё же было включено слово „измена“, но без приписывания измены правительству со стороны Думы. Было сказано, что действия правительства нецелесообразные, нелепые и какие-то еще привели наконец к тому, что роковое слово „измена“ ходит из уст в уста» . Главным требованием оппозиции провозглашалась отставка председателя Совета министров Штюрмера . В итоге речь Милюкова отличалась от общей декларации блока.

Речь Милюкова постоянно прерывалась выкриками депутатов-черносотенцев Замысловского и Маркова Второго , обвинявших Милюкова во лжи . Перечислив злоупотребления и ошибки царского правительства, Милюков закончил свою речь риторическим вопросом «Что это - глупость или измена?», который являлся перифразом слов военного министра Д. С. Шуваева : будучи обвиненным в шпионаже в пользу немцев, тот ответил «Я, может быть, дурак, но я - не изменник!». Фраза стала крылатой, таким образом Милюков просто перефразировал известное выражение .

Речь была запрещена цензурой, однако стала распространяться в списках. В них содержались добавления, которых не было в оригинальной речи, в том числе и обвинения в адрес императрицы в шпионаже по причине её немецкого происхождения . Общественный резонанс от речи был столь велик, что даже привел к отставке Штюрмера .

Уже после революции в правой прессе стали появляться утверждения о том, что при помощи данной речи Милюков специально подготавливал революцию, клеветнически обвиняя императорскую семью. Так, в консервативной эмигрантской газете «Зарницы» была опубликована фальшивка, получившая название «Письмо Милюкова неизвестному», в которой утверждалось, что Милюков сознательно использовал ложь с целью подготовки к государственному перевороту, о чём якобы впоследствии сожалел; в частности, был опубликован следующий отрывок из письма :

«Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования». Русский ежденедельник "Зарницы" №23 (Константинополь, София, 1921)

Стоит отметить, что данное письмо появилось ещё в 1917 г. и тогда же было разоблачено самим Милюковым как фальшивка. Среди прочих аргументов, Милюков также высказал собственное видение своей роли в организации революции :

Не мы (кадеты ) на этот путь вступили, и не от нашего согласия это вступление зависело конкретно. Переворот случился не тогда и не так, как мы бы того хотели. На него вступила история - потому что в России, как и везде на свете, она не толчется на месте, а течёт по руслу закономерного развития.

Фальшивка получила широкое распространение в современной российской исторической мифологии, время от времени её демонстрируют в документальных фильмах как часть "воспоминаний Милюкова" .

Министр иностранных дел

Умер в Экс-ле-Бен , похоронен на местном кладбище. В 1954 году, после истечения срока аренды могилы, прах был перенесен в Париж , на кладбище Батиньоль , где похоронен рядом с А. С. Милюковой.

Труды

• Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого . - СПб., 1892 (второе издание - СПб, 1905).
• Разложение славянофильства. Данилевский, Леонтьев. Вл. Соловьев . - М., 1893.
• Очерки по истории русской культуры (в 3 частях). - СПб.: Издание журнала «Мир Божий», 1896-1903 , Юбилейное издание Париж, 1930-1937; Гаага, 1964. (переиздание - М., 1992-1993).
• Из истории русской интеллигенции. Сборник статей и этюдов. - СПб., 1902.
• Милюков П. Н. Год борьбы. Публицистическая хроника 1905-1906 . - СПб. : Тип. т-ва "Общественная польза", 1907. - 584 с.
• Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. - СПб., 1910
• Главные течения русской исторической мысли. - СПб., 1913
• История второй русской революции. София, 1921-1924 Вып. 1-3. (Переиздание - М., 2001; Минск, 2002).
• Национальный вопрос (происхождение национальностей и национального вопроса в России). Берлин, 1925.
• Эмиграция на перепутье. Париж, 1926.
• Россия на переломе: Большевистский период русской революции. Париж, 1927. Т. 1-2.
• Воспоминания (1859-1917) . В 2 т. Нью-Йорк, 1955 (переиздание - М., 1990, 1991, 2002).
• Живой Пушкин. Париж, 1937 (переиздание - М., 1997).
• Милюков П. Н. Три попытки (к истории русского лже-конституционализма) . - Париж: Франко-Русская Печать, 1921. - 82 с.
• Очерки истории исторической науки. М., 2002.